— Да что там уточнять! Любому мало-мальски грамотному индивидууму сразу должно быть понятно. Все, что после квадратного корня и до руны хагалас — будет активно лишь по четвергам и после обильных осадков.
Передаю.
— Терри, детка, передай моему невнимательному мужу, что как раз перед упомянутой им руной расположено инверсивно-ретроградное кольцо, на долю секунды превращающее любой день и час в послеосадочный четверг и тем самым замыкающее на себя…
Вообще-то, в моем стоянии есть нечто от вызова. Или даже протеста. Я ведь мог бы и сесть, бабушке это бы ничуть не помешало — ушедшие в вечность обладают совершенно иной плотностью, почти неощутимой, чтобы обрести хотя бы подобие материальности им приходится прикладывать довольно существенные усилия, а бабушка сейчас расслаблена. Некоторые из наших даже находят в совмещении с ушедшими особую прелесть. Я пробовал — очень странное и довольно-таки неприятное ощущение. Не люблю. А потому остаюсь стоять, только поворачиваю голову и передаю. На этот раз — слово в слово, потому что почти ничего не понял.
— Из пушки по воробьям… — дед саркастически хмыкает, качает головой. У него полно таких выражений, непонятных, но красивых. — Даже нет — баллистической ракетой по инфузории. Сработать-то сработает, да…, но стоило ли городить такой огород ради простого приготовления яйца в мешочек? Передай, пусть она глянет…
На этот раз молчу — но отрываюсь от притолоки. Потому что передать надо не слова, а листочек, криво выдранный из блокнота и исчерканный убористыми закорючками. Судя по неровности отрыва — листочек бабушкин, дед бы отрезал аккуратно, как он все делает. Забираю протянутый лист, рассматриваю, пока несу. Летящим бабушкиным почерком с кучей клякс и зачеркиваний заполнен почти весь лист, и лишь внизу — полторы строчки сильно отличаются, значки аккуратные, оквадраченные и основательные, словно впечатанные в бумагу.
— Дай сюда!
Рука у бабушки вполне материальна, выхватывает лист, чуть не порвав, я еле успеваю разжать пальцы. Пока она вчитывается, я возвращаюсь на свой пост и замираю в ожидании. Но бабушка молчит. Мое восхищение дедом растет с каждой минутой тишины: заставить замолчать бабушку — это дорогого стоит. Обернувшись на легкий шорох, вижу, как опускается на стол брошенный листок. Моя лаборатория пуста.
В этом вся бабушка — она никогда не признает поражения, и если не может одержать верх, то просто ускользает.
— Поздравляю, дед! Победа чистая — противник бежал!
— Ну да, ну да… Спасибо, конечно… — он вздыхает, ворчит что-то себе в усы. Почему-то он совсем не выглядит довольным.