– Арнольд сказал тебе все это? Мой старший конюх задумал меня убить?
Гейбриел кивнул:
– Он самый старый Бискейн, который живет в Россдейле. Старший брат моей матери. Он пугает, что Питер, Джейни и я умрем, если до конца года не умрешь ты. Он надеялся, что ты не проживешь так долго, поэтому не спешил сказать мне о том, что я следующий в роду, и мне предназначено тебя убить. Я пытался вбить в его голову хоть немного здравого смысла, но на прошлой неделе, когда мы вернулись в Россдейл, он был вне себя, потому что увидел, что ты все еще жив.
– Знаешь, я с огромным трудом верю во все это. Уверен, что он тебя не дурачит?
– Думаешь, он позволил бы мне оставить Россдейл и рассказать тебе подобную историю, если бы вздумал шутить?
– Полагаю, нет, – покачал головой Доминик и направился было к столу, чтобы наполнить бокал, но тут же повернулся, пораженный некоей мыслью.
– Мой отец?
– Нет! Собственно говоря, Арнольд заверил меня, что нынешние Бискейны не убили ни одного Вулфа, да и не собирались. Но предыдущим виконтам, не считая твоего отца, не везло с детьми. Они теряли первенцев либо при их рождении, либо на первых годах их жизни. А мои очень дальние предки убивали твоих. Я стыжусь, что происхожу из такого рода.
Анна, вошедшая в комнату, укоризненно покачала головой.
– Так и следует, Гейбриел Бискейн.
– Снова суешь нос в чужие дела, матушка? – холодно спросил Доминик.
– Нет… то есть… нам нужно поговорить.
Гейбриел попытался протиснуться мимо нее:
– Я пойду.
Но она загородила ему дорогу:
– Никуда ты не пойдешь. Умирали ли члены твоей семьи до двадцать пятого дня рождения моего сына?
Доминик не верил своим ушам. Он поставил бутылку виски на стол и попытался говорить мягче, но ему это не слишком удалось.
– Решила снова вмешаться? Я справлюсь со всеми неприятностями. Вряд ли это тебя касается.
– Касается. Я хотела сказать тебе в твой день рождения, но ты лежал в доме Арчера, лечил рану, о которой не собирался мне сообщать, а потом уехал в Россдейл, чтобы я ничего не узнала. Гейбриел, отвечай на вопрос!
– Нет, миледи, никто не умер. Но если Дом доживет до следующего дня рождения, дядя считает, что все первенцы: я, Питер и Джейни – умрут.
– В таком случае я счастлива опровергнуть глупое проклятие. Раз и навсегда, – объявила Анна, улыбаясь сыну. – Тебе уже двадцать шесть, дорогой. В этом проклятии нет ни капли правды, и мы с твоим отцом это доказали, солгав насчет твоего возраста.
Подумав, что ему не помешало бы себя ущипнуть, Доминик вновь поднял бутылку с виски. То, что творилось здесь, напоминало сплошную абсурдную ересь, какая бывает только в снах. Но дважды в одном сне?!