Она сделала паузу и заказала две рюмки бренди. Мендл потянулся к ней, но руки ее не коснулся:
– Если вы не возражаете, если это не будет большой наглостью с моей стороны. – Он указал на графин и покраснел, вспомнив нотации ребе о пагубности чревоугодия.
– Отличный выбор, отличный. С удовольствием. – И стукнула пустым бокалом о полированную столешницу (такого насыщенного коричневого цвета, что, казалось, это бренди из ее рюмки просочился сквозь стекло и впитался в доски стола). С тех пор как трость мекильского ребе конфисковали, Мендл не видал подобной роскоши.
– Бармен, и еще шотландского виски. Лучшего.
Бармен принес три бокала, и музыкантша вылила добавочную порцию бренди себе в бокал. Она пила молча. Мендл, не произнося ни слова, поднял бокал за ее здоровье и после благословения хлебнул виски, впервые за долгое время. Подождал, когда смолистый дух ударит в голову – он надеялся, что, если подольше смаковать напиток, задержать на языке и не сразу глотать, а дать сначала растечься, то, может, он пропитает нёбо, как деревянные доски бочки. Может, тогда удастся сохранить это тепло и покой на все то время, что Бог попустил им страдать.
– Короче, Гюнтер примчался к нам сразу после представления в самых верхах, где его ассистентке красавице Лейне жена одного чиновника рассказала в дамской комнате про фокус с поездами – вот это настоящие чудеса. Они приезжают полные – так плотно набитые, что детей заталкивают поверх голов взрослых, когда для взрослых больше нет места, а возвращаются назад пустые, как будто там никого и не было.
– А евреи как же? – спросил Мендл. – Что с ними происходит?
– Ловкость рук, – ответила она, плеснув виски на стол и делая пассы, как во время представления. – Классическая иллюзия. Вот они есть, вот их нет.
По словам той чиновницы, увидевшие это падают в обморок – так их потрясает масштаб этой иллюзии. Миг – и волшебник стоит, перед ним поле, забитое евреями, а потом ничего. – И она помолчала для пущего эффекта – зная законы театра не понаслышке. – И поезд пустой. Волшебник остается на платформе один. И никаких следов – только обычное облачко дыма. И этот фокус, облачко за облачком, он повторяет двадцать четыре часа в сутки.
Как только Гюнтер узнал об этом, он и думать забыл о Друкенмюллере с его голубями, а все его мысли были о том, что ему рассказала Лейне. Сядет, бывало, в баре и пытается повторить этот фокус с кроликами – превращает своих серых ушастиков в разноцветные облачка – когда розовые, когда фиолетовые, а иногда просто серые. Клялся, что не остановится, пока не освоит этот номер в совершенстве. Хотя он знал, ясно же, что у него ни за что так классно не получится, как с еврейскими поездами. Я так и сказала ему, когда он спросил, что я думаю по этому поводу. Гюнтер, говорю, чтобы добиться выдающегося результата, одной ловкости рук мало. И в этот момент Мендл почувствовал ее руку на своем колене.