Перед ними в мерзком бледном свете громоздился хаос. Промышленные машины были трансформированы, разобраны, превращены в железных монстров. На гигантском экране мелькали шокирующие картины: сиамские сестры, сросшиеся чревом, шурупы, ввинченные в черепа, уродцы и фрики всех видов, одноногие и однорукие… Колонки выплевывали вязкую музыку, смесь металлического трения, шороха крыльев и электрической пульсации. Плакаты, граффити, наклеенные и измазанные слоганы. «Гибридные существа», «Половина органической материи, половина промышленной», «Вернуть власть над телом, чтобы лучше владеть разумом», «Да здравствует спаривание с машинами»… Под портиком переполненный бар. Бочки с пивом, крепкие напитки.
Одри увлекла его к стойке; щелкнув пальцами, заказала два разливных пива. Она улыбалась, мотала головой, словно ее тело вибрировало в ритме басов, но, окуная нос в пену, вовсю работала. Краем глаза она отметила татуированных мутантов с пирсингом. Металлические гребни, хромированные зубы… Чуть дальше двигалась женщина на поводке, которую вел мужчина с железным протезом на месте левой руки. С какой планеты явились эти чудики? Она подумала о другом фильме, с Тарантино: «Ночь в аду»[101]. Такого рода вечеринки могли обернуться кошмаром.
Человек-нейлон прыгнул над ними и выбрался на крышу, где медленно изогнулся в странной скрученной позе. Николя пытался, как мог, расслабиться, погруженный по самые уши в атмосферу психиатрической клиники с психоделическим уклоном. Недалеко от них две дамы-распорядительницы беседовали, принимали и направляли. С этой стороны все чисто. Справа кучки гостей фестиваля устремлялись в какую-то дверь. Со стаканом в руке, повинуясь толчку Одри, Николя двинулся за нею. Они прошли мимо залов с картинами, рисунками и фотографиями. Николя мельком рассмотрел их. Люди-машины, мутации тел, киборги, голые беззубые старики с висящими мошонками и грудями. Гадость, провокация, безумие художника, конечно, но ничего противозаконного или относящегося к их расследованию.
Чуть дальше – арка, в которой висел гигантский металлический паук с сотнями блестящих глаз. Старые железные бочки, расписанные, деформированные, изогнутые, отбрасывающие чудовищные тени, высокие лбы, бесконечно растянутые рты, выкрученные конечности… На импровизированных подмостках сидящий в клубном кресле сорокалетний мужчина в костюме и галстуке дегустировал фуа-гра, извлекая ее непосредственно из вспоротого гуся. Позади на экране возникало все, что он видел, но с меньшей четкостью. Глазной имплантат или режиссура?