Дождался — вернулся домой, получил что хотел. Вот оно — кругом все родное: под окном набравшийся с утра дворник-лимита Николай костерит почем зря профессора Гошу, забывшего возле своей машины пустую картонную коробку; у соседнего дома стоит мебельный фургон, что-то выгружают — судя по сочным репликам грузчиков, тяжелое; по загаженному сырому газону носятся собаки — хозяйские и бездомные; с грузовика торгуют картошкой и антоновкой. Ни словечка по-английски, все на русском.
Все свое, понятное. Но отчего так тревожно?
Я сидел перед окном за машинкой — вставил свежую ленту, вставил чистый лист бумаги — и пытался восстановить в памяти неотложные дела и встречи из похищенного ежедневника.
Ладно, Бог с ними, с делами, что вспомню, то вспомню, а что забуду — Земля не перевернется. Но отчего так муторно?
Там, в Нью-Йорке, была реальная опасность, хотя ни я, ни хитрый Натан толком не знали, откуда она исходит. Накладочка вышла, говорил Натан. Каждая из двух этих нью-йоркских накладочек могла оказаться в моей жизни последней, но настоящего страха тогда я почему-то не испытал — может, просто не успел? Мой неновый организм ответил на стрессы хорошим выбросом адреналина, и такая физиологическая реакция на опасность, как я потом заключил, даже чуть омолодила меня, в немалой степени помогла мне не осрамиться перед Барби, наверняка знавшей мужиков не чета мне.
Отчего же так тревожно, так муторно сейчас?
Шмон в Шереметьеве, шмон в моей квартире. Рука конторы.
Артем спросил: что у них к тебе? Откуда я знаю? Да ничего! Какие у меня дела с конторой, какие у конторы дела ко мне? Да никаких! Впрочем, почем я знаю?
Контора, гэбуха, Галина Борисовна… Всемогущая, всевидящая, вездесущая. Я всегда посмеивался над контороманией: на работу не взяли — контора, вынули статью из полосы — контора, баба не дала — тоже контора. А кто ее в глаза видел, эту таинственную Галину Борисовну?
Не надо лгать самому себе — видел! Глаза в глаза смотрел, когда пытались вербовать на заводе, где работал после армии. Каждый день сталкивался в коридорах издательства с ее полномочным и почти не скрывавшим своих полномочий представителем Владленом Максимовичем. Наблюдал живьем, в деле, когда до самого отъезда диссидентствовавшего Шурку водила наружна. Мало того что видел, в гостях побывал у нее, в самом ее логове.
Лет пятнадцать назад было дело. Посреди рабочего дня у меня на столе зазвонил телефон. Незнакомый мужчина назвал меня по имени и отчеству, представился именем же и отчеством, которые, впрочем, попросил вслух не повторять, и выразил надежду, что я не сочту за труд подъехать к нему на короткий разговор в райотдел комитета. Это зачем? — поинтересовался я. Не по телефону, ответил звонивший. Так не сочтете за труд? Не сочту.