— Ну что, когда свадьба? — спросила она, заказав пиво.
Русского мужчину таким вопросом элементарно выбить из колеи, сами знаете, но не араба. Он даже не смутился и бровью не повел:
— Как только она захочет.
Ну и я в своем духе:
— Тогда завтра.
Подруга полушутливо спросила:
— Сколько верблюдов за нее дашь?
— А сколько ты хочешь?
— Я думаю, двенадцать достаточно.
— Почему так мало?
— Стирать не умеет, готовить не умеет, убирать не умеет…
Да, нрав у моей подруги — чистого скорпиона. Однако мой ухажер не смутился.
— Я ее научу!
Я уже ничего не понимала. Это шутка или не шутка, и что вообще происходит? Спросила:
— Скажи, а мне обязательно носить черный платок на голове и длинные черные одеяния?
— Если захочешь, будешь носить.
— Ок. А ты мне будешь разрешать ходить в бары?
— Нет, но ты сможешь приходить ко мне на пляж раз в неделю.
Вы читаете, и вам, наверно, так смешно, но если бы видели его серьезное выражение лица, с которым он это говорил!
Пять последующих ночей я жила у него.
Питался он ужасно, но, по-моему, это никак не отражалось на его фигуре. Когда мы возвращались в его апартаменты, он покупал дорогой швейцарский шоколад в магазине возле дома, соки, которых как в Египте, так и в Турции очень мало и они очень дорогие.
Я видела, как он хочет сделать мне приятное. Временами он казался безобидным мальчиком, стеснительным и с трудом подбирающим слова.
Но в минуты страсти он был просто неотразим. Он был именно таким, какого я всегда хотела. Взгляд становился абсолютно другим, уже не милого мальчика бармена, а Отелло. Зрачки становились огромными и свинцовыми, тонкие ровные ноздри раздувались. В первую ночь я даже, честно, перепугалась. Он не был ласковым: он требовал и брал, а потом выдыхался и обнимал меня, прижимая к себе.
Я очень боялась этого момента, но… бесконечная нежность вместо равнодушия и отчуждения, как это часто бывает. И медленно, но уже по-другому, снова нарастает желание, пока не захватывает, как тайфун…
В комнате висела зеленая люминесцентная лампа (вот арабы додумались!), создававшая приглушенный свет и специфическую ауру. Мне казалось, что видны только контуры лиц и тел. И все это было восхитительным.
Каждый следующий день, идя к девчонкам на пляж, я думала, что он выпил из меня все соки. Но увидев его восхищенные добрые глаза, услышав «Джулия…», я таяла. Просто таяла. Это было как в другой реальности. Но все когда-нибудь заканчивается…
Поразительно запомнилось окно в его комнате, которое я разглядела только в последнюю ночь, точнее, в последний день, или, точнее, за пять минут до отъезда в аэропорт. Мы так и не успели на этот автобус. А окно останется навсегда у меня в памяти. Словно какой-то ритуал, который он, возможно, не первый, а возможно, и не последний раз совершает. Я клянусь, я не знала, что над кроватью есть окно. Я его никогда не видела, даже когда было утро. Он открыл его сильно, рывком, и мы сидели вдвоем возле окна и смотрели — возможно, на звезды, возможно, на стройку под окнами, возможно, куда-то в далекое будущее или в никуда…