8. Я когда-нибудь съеду с самой вершины горы?
Да.
Я еще раз перечитываю письмо и снова прячу его в карман. Поднимаюсь на ноги и осматриваю восточный склон. Леночка уже в самом низу, выделывает свой любимый фортель: прямо на ходу откидывается назад и ложится на собственные лыжи. Мой отец стоит у подножия горы и внимательно смотрит на Леночку. Выражения его лица отсюда не разобрать, но я совершенно уверена, что он восхищенно улыбается. Конечно. Как же еще на нее смотреть, такую тоненькую, гибкую и спортивную…
Я трогаю свои щеки и не чувствую ничего.
Я отворачиваюсь, снимаю лыжи и волоку их к западному склону горы. Он очень крутой. Он почти отвесный. На нем нет ни людей, ни флажков, ни утрамбованного желтого снега. На нем растут карликовые кривые деревья, а из белоснежных сугробов кое-где торчат черные валуны, рыжие клочья бурьяна и кусты засохшей полыни. Корни деревьев просвечивают под снегом, точно вздувшиеся темные вены.
Отсюда не видно, но там, внизу – наша нора. Моя – и моей волшебницы.
Я надеваю лыжи.
Вечернее солнце красит западный склон в апельсиновый цвет.
…Я когда-нибудь съеду с самой вершины горы?
Да.
Я подхожу к самому краю.
– Куда?! Назад! Быстро – назад!!!
Он уже здесь, поднялся наверх. Как это он успел так быстро? Впрочем, он все делает быстро. Жилец Вершин. Мой отец. Быстро отцепляет свой бугель и несется ко мне.
– Ты что, спятила?! А ну стой!
Вечернее солнце растягивает мою тень, делает ее длинной и тонкой. Она здорово смотрится на апельсиновом снегу.
Я отталкиваюсь палками – и лечу вниз.
Палки выпадают у меня из рук, но они мне все равно не нужны.
Вы когда-нибудь убивали человека? Может, хотя бы калечили?
Я – да. Еще в детском саду.
Ему было пять лет. Его звали Тимур. Он плевал мне в кашу и в какао. Он называл меня жирной коровой. Он пихался локтями. Он подговорил против меня всю группу. Тогда я еще не нашла нору моей волшебницы, и некому было мне помочь. Но я справилась сама. Я хотела просто убить его имя. Тимур. Тимур. Тимур. Тимур. Тимур… Чтобы оно сдохло наверняка, убивая, я произносила его вслух. При всех. Был тихий час, я встала со своей раскладушки, подошла к тому месту, где он спал, и сказала:
– Тимур.
Он проснулся.
Я сказала:
– Тимур. Тимур. Тимур.
Он заржал.
Они все заржали.
Я сказала:
– Тимур. Тимур. Тимур. Тимур. Тимур.
Они все смеялись. Они кричали:
– Корова свихнулась!
– Ольг Ванна, идите скорее сюда, наша корова с ума сошла!
А я говорила:
– Тимур. Тимур. Тимур. Тимур. Тимур.
Говорила, пока оно не перестало извиваться и дергаться, его имя. Пока оно не застыло бесформенным «мурти-мурти».