Смотрел долго и выяснил, что ничего у меня с Потёмкиной не было. Особенно секса.
…Я внёс графиню и уронил на кровать, сам спотыкнувшись. Ударился об кресло головой и вырубился, а она занялась писаниной. Составляла дарственную на прицелы и ещё на что-то из моих изобретений, касающихся вооружений.
Затем она перетащила меня на кровать и разделась, чтобы очнуться уже вдвоём и в недвусмысленном положении тел. Ну ок!
Хотя… Фигурка, конечно, ещё та! Я даже паузу в просмотре сделал. Грудь чёткая. Размера любимого два с половиной, если мерить бюстгальтерами. Ну и ножки прямые, точёные. Попка с ямочками, и всё у неё, такое ладное, и чересчур притягательное.
Но вот сам факт подставы всё перечёркивает, хотя страсть и распаляет. Хорошая стервочка, знает, что ей надо и меня это заводить начинает. Вот обломать её будет приятно!
Я и во втором эпизоде ничего ей не сделал, как получается из записи. Там я поцеловать даже её не успел, так как получил по затылку графином, и снова вырубился. Вот ведь зараза!
— Чукча, о записи никому! Я буду выводить графиню на чистую воду! — заявил я и хищно усмехнулся.
— Моя… ф-ть, — опять хлюпнул деспот. — А может всё-таки свадь…
— Рыжий! — я осёк его. — Девочка мне нравиться, но главенствовать в этой ситуации буду я! И ставить её в позы я буду, а не она меня! Понятно излагаю?
— Моя поняла! — согласился фамильяр.
— Интересно, что полагается за факт шантажа и подставу в мире аристократов? — пробормотал я.
Рыжий вдруг испарился, предсказывая появление кого-то со мной рядом.
Так что, жалеть-то — оно, конечно, правильно, но бесполезно. Нужно привыкнуть смотреть на проблемы с иного ракурса, с выгодного!
— Феликс, барин, — голос Ефима зазвучал нотками просителя из-за шкур.
— Да вваливайся уже, Ефим, — ответил я дружелюбно. — Миновала хандра, да и нет смысла себя мучить, коль натворил всего и много, — добавил я самокритики. — Извини, друг мой, что пришлось на тебе сорваться.
— Дык, Феликс, — старый солдат раздвинул занавес и сел на край моей лежанки. — Оно и понятно, с таким-то раскладом, — добавил он и вновь в его глазах промелькнула хитринка.
Я встал и уселся по-турецки, облокотившись на стенку вагона.
Бросил взгляд на полочку, где рядом со статуэткой моей Зелёной покровительницы торчат и подрагивают усы Чукчи, явно что-то жующего из подношений.
Я улыбнулся, испытывая удовольствие, и счастье, от завершения своих разгульных приключений и частичного возврата к обычным дорожным будням армейского призывника, едущего в армию.
— Ты не серчаешь? А? Ефим? — обратился я к нему.