По всему телу теплой волной пронеслась дрожь, и пальцы впились в нежную мамину кожу через грубый халат.
Боже, зачем я это представил?
Но кто знает, чем занимается «восходящая звезда» прямо сейчас, пока я наслаждаюсь покоем на коленях матери и думаю о нем.
Я понял, что секунда моих больных фантазий растянулась уже на десять, на двадцать…
– Что случилось? – спросила мама.
Я почувствовал необходимость посмотреть ей в лицо. На ее бледное, маленькое, натянутое на череп лицо с глубокими морщинами, густыми бровями, очерченными тенью скулами, дрожащими сухими тонкими губами, сливающимися с кожей из-за бледноты. Ее ломкие каштановые волосы волнами вились над ее грудью и торчащими лопатками. Некогда белая оболочка ее больших дрожащих карих глаз покрылась кровяной сетью, точно крохотными сплетенными молниями.
Мама была похожа на изуродованную куклу вуду из старческой человеческой кожи.
Вот он, живой пример предпоследней точки моего короткого пути. Я тоже стану однажды таким. Но меня это не пугало. Все кричали мне «Остановись!», но я всегда отворачивался от желавших мне добра людей. Отворачивался от мамы.
– Как твоя карьера? – спросила она.
– Хорошо. Я сейчас сделал небольшой перерыв, чтобы разобраться в себе.
– Мир шоу-бизнеса полон соблазнов, – напоминала она скрипучим голосом. – Надеюсь, ты никогда не ступишь на тот же путь, что и я. Не хочу, чтобы ты повторил мою судьбу.
О, знала бы она, что я давно ступил на тропу этого сладкого смертельного греха! Знала бы она, что я на краю ее конца!
– Конечно. Я знаю, что это может привести к смерти.
– Но понимаешь ли?
Не смотря ей в глаза, в ее большие, потухшие, но не менее проницательные глаза, я кивнул.
– А что же отец? – Она притихла на пару секунд и продолжила: – Не объявлялся?
– Нет, но даже если он объявится, меня, вероятно, посадят за его убийство. Лучше скажи мне: тебе лучше?
– Да, а что?
– Ты выглядишь все хуже. Похожа на…
– Труп? – Она улыбнулась. – А как ты думал, на что похожи все наркоманы, дошедшие до ручки?
– Но я лечу тебя уже давно, а тебе не становится лучше.
Я платил за лечение немало денег, но с каждой встречей мама все больше чахла. Я подумал: а не достает ли она тайно дозу-другую через продажного врача или соседа по комнате?
Уловив смятение и недоверие в моем взгляде, она с опущенными глазами восхитилась:
– Ты так вырос, сынок. – Ее теплые пальцы легли на мою раскрытую ладонь. – Мне жаль, что я пропустила лучшие годы твоей жизни и пропускаю их до сих пор.
«То были мои худшие годы», – хотел я ей ответить, но не решился. Мама едва ли знала обо мне хоть что-то важное, и едва ли я знал что-то важное о ней – об этой новой, другой маме.