Но у жизни есть то, чего нет у смерти, – это близкие. Все люди рождаются одни, умирают одни, но живут вместе. Не в этом ли маленький смысл жизни – жить друг ради друга? Но какой в этом толк после смерти?
– Что ж, – произнес Ганн с тяжелым вздохом, – в таком случае я искренне надеюсь, что ты не сдержишь своего слова.
– Прошу, побудь со мной еще немного, – молил я каждый раз, когда наручные часы оповещали о конце нашей короткой встречи и мама собиралась уходить в сопровождении врача.
Я осторожно обнимал ее хрупкое маленькое тело в страхе сломать ее кости. Еще пару мгновений, пару жадных глотков ее материнского аромата, пару взъерошиваний моих волос ее костлявыми длинными пальцами.
Резкий больничный запах от ее белоснежного халата горько напоминал мне о том, что она вот-вот уйдет, но смешанный с этим кислым смрадом нежный аромат ее тела возвращал меня в забытые времена, поднимая со дна потерянных воспоминаний самые отрадные моменты нашей жизни и заставляя мое сердце трепетать. Оно разрывалось и распадалось каждый раз, когда мы были вместе: она сидела на скамейке, поглаживая мои волосы, а я лежал, обнимая ее, вдыхая, прижимая голову к ее коленям.
– Мне пора, иначе они начнут ругаться, – ответила она хриплым голосом.
Мама положила руку мне на плечо, но я не реагировал. Сжала сильнее, и я сам стиснул ее в крепких объятьях.
– Питер, она скоро придет.
Я не слушал ее. Я скучал по ней. Я изнывал от желания видеть ее. Неужели полчаса в неделю могут утолить мою жажду?
Рядом с ней я чувствовал себя беспомощным мальчиком в рубашке с короткими рукавами, в шортах выше колен, с лямками, в серых запыленных гольфах и коричневых туфлях. Я уже и не вспомню, куда она их дела, когда я вырос, изменился и потерял свой детский голосок, приобретя ломкий, слегка скрипучий, с нежными женскими нотками голос. У Колдера он был иным: теплым и шелковистым, мягким и плавным, как песок, ускользающий сквозь пальцы. Не было в нем ни противной скрипучести, ни девчачьих ноток, ни отголосков детского, мертвого, жалобного голоска. Они проскользнули при нашей первой встрече, но тогда он, вероятно, просто не прокашлялся.
На секунду, на одну постыдную секунду я из любопытства представил его блаженный вздох во время любовного соития, спутанные русые волосы, поблескивающие при слабом свете настольной лампы и лежащие на его горящем от наслаждения лице. Но ту, с кем он мог быть, я представить не мог. Вместо нее возникла темная непрозрачная дымка, которая лишь изредка обнажала неясные образы, не вмещающиеся в объектив моих фантазий, ибо весь он был заполнен Колдером.