От нескольких знакомых, попытавшихся завести со мной беседу, отделалась коротким приветствием и притворно сожалеющим «Очень спешу!». Вот только притворным, к несчастью, было только сожаление, а не сама фраза.
С каждым преодолённым залом людей попадалось всё больше, и я уже не рисковала останавливаться. Хорошо ещё, что приноровилась улавливать указания поисковика за доли секунды, но резко сворачивать всё равно приходилось.
Если бы умела надолго становиться невидимкой без существенной потери сил, я бы побежала, но была вынуждена степенно вышагивать, изображая невозмутимость. И костеря про себя дикаря с его неудавшейся оргией – перерасход энергии на его девиц лишил меня возможности набросить полноценный отвод глаз, а не только на обувь, и миновать придворных незамеченной. И так уже лицо сводило от вежливой улыбки и шея болела от кивков.
Народу во дворце оказалось непривычно много. Как в день весеннего равноденствия, когда королева устраивала бал дебютанток. Сходства добавляли слишком пышные и яркие для утра наряды фрейлин и прочих дам – юных и не очень. На их пёстром фоне я в своей наглухо застёгнутой мантии напоминала ворону.
Взъерошенную и крайне злую ворону, нервно скачущую по птичнику в поисках вывалившегося из гнезда птенца и готовую заклевать холёных канареек и надменных павлинов, если те встанут у неё на пути.
Чем слабее жёг зачарованный волос, тем сильнее меня одолевали дурные предчувствия. Тронный зал был всё ближе… ближе…
И это пугало.
Что, если Джервальт ввалился туда во время приёма посла Кентарии и навеки опозорил не только себя и меня, но и короля со всем королевством? Или что похуже выкинул?
Что может быть хуже, я не очень-то представляла, но интуиция подсказывала – дикарь способен превзойти самые страшные мои фантазии.
В тронном зале подопечного не было. Посла с королём тоже. Только королева скучала, милостиво взирая на стайки разряженных девушек, которые бродили туда-сюда, и несколько почтенных матрон восседало в креслах у входа. И одной из них оказалась тётя Иофания.
– Алессандра! – расплылась она в людоедской улыбке, едва завидев меня.
Мы с сёстрами так и звали её – Людоедка. Ну или Кровососка. И то и другое отменно подходило к характеру родственницы.
– Тётушка! – воскликнула я, очень надеясь, что мысленно добавленное «Чтоб ты провалилась!» не слишком отчётливо проступило на моём лице. – Как поживаете?
Просто сбежать от Иофании, как от прочих знакомых, было нереально. Нет, конечно, эта «милая» старушка не стала бы гнаться за мной, грохоча любимой тростью, но вполне могла бросить в спину какой-нибудь магической гадостью вроде кратковременного окаменения и закатить получасовую лекцию о манерах. А потом ещё и пожаловаться родителям – в письме страниц на двадцать.