Этого я допустить не могла. У меня больше не было сил смотреть, как его грызут внутренние терзания, поэтому я решительно схватила мага за руку и утянула в свою комнату. Он так удивился, что беспрепятственно позволил мне это сделать.
– Расскажи мне, – просто попросила я, глядя ему в лицо, где под глазами залегли чёрные тени. – Не уверена, что смогу помочь, но хотя бы выслушаю.
Какое-то время он рассматривал меня, словно не знал, стоит ли идти на откровенность, а потом мягко высвободил свою руку, которую я продолжала удерживать, и отошёл к окну.
– Сегодня я сделал выбор, который полностью перечёркивает то, чему меня учили с младых ногтей. Я отказался от всего, что считал правильным, изменил тем идеалам, в которые верил, и на это у меня ушло каких-то несколько минут. Я растерян. Не могу это осознать и совершенно не представляю, как с этим дальше жить, – признался он, рассматривая пустынную улицу за окном.
Я подошла ближе и остановилась за его спиной.
– Только благодаря тебе мы до сих пор живы, – тихо сказала я. – Ты не можешь винить себя за это.
– Ты не понимаешь! – он оторвался от оконного стекла и повернулся ко мне. Однако смотрел он куда-то мимо меня, и мне показалось, что он неосознанно развернулся на мой голос, хотя меня вовсе не видел, пребывая в собственных тяжёлых думах. – Элиза, я же не просто убил несколько человек! Не просто нарушил закон и теперь опасаюсь справедливой кары! То, что я сделал… – он задумался, подыскивая подходящие слова. – Это как предать всё, во что ты веришь с младенчества! Отмахнуться от всего, что представляло для тебя вечные ценности и непреложные истины! И для меня это настолько очевидно, что я удивлён, как другие этого не заметили! Когда мы приехали в Суррей, я был уверен, что остальные сразу поймут, что я совершил! Был готов, что Дерри сразу прикажет Рыцарям меня схватить, но… Никто ничего не понял. И от этого мне ещё более не по себе. Я не знаю, что должен теперь делать.
Уже не думая ни о каких викторианских приличиях, я молча прижалась к нему. Джеймс не обнял меня в ответ, но и не отстранился.
– И потом, ты знаешь, что такое чёрная магия? Насколько она противоестественна и насколько уродует того, кто её использует?
Я на секунду зажмурилась, думая о том Джеймсе, который остался в двадцать первом веке. Если сейчас он отзывается о чёрной магии с таким отвращением, что же должно с ним произойти, чтобы через сто тридцать лет он сделал её неотъемлемой частью своей жизни?
Ответа на этот вопрос у меня не было. Но то, что ничего хорошего, было совершенно ясно.