– Но почему вы не могли отправить в театр кого-то из ваших, чтобы он сам всё выяснил?
– Это небезопасно.
Дальнейших комментариев не последовало. Я смотрела на неё, ожидая продолжения, но Путешественница явно не собиралась ничего мне объяснять. Только добавила после небольшой паузы:
– И мне самой здесь часто появляться тоже не следует. Во-первых, потому что никто не должен узнать твою компаньонку, а во-вторых…
Она замялась, на её бледном лице отразилось некое подобие борьбы, словно принимала решение, стоит мне говорить или нет, а затем вздохнула:
– Просто не следует. Сегодня я схожу с тобой, но потом… Я буду сопровождать тебя сюда и встречать после, но в театре ты будешь поступать по собственному усмотрению. Впрочем, – на последних словах в её голосе прорезались слегка ядовитые нотки, – насколько я могу судить, именно этого ты и добиваешься.
Я ответила ей ангельской улыбкой, и дальше мы ехали в молчании. На Друри-Лейн экипаж остановился (к слову сказать, сюда мы приехали в кэбе, который поймали, отойдя на приличное расстояние от дома), но Анабелл вышла не сразу. Вместо этого она аккуратно отодвинула шторку, изучая театральный подъезд и – особенно внимательно – небольшую очередь за билетами. Я не поняла, что именно или кого именно она высматривала, но потом Анабелл дала знак, что можно выходить.
Здание старейшего театра Англии было мне знакомо, поскольку я несколько раз проезжала мимо него в своём родном времени. Тогда оно казалось совсем небольшим, но здесь это двухэтажное здание вполне органично вписывалось в улицу, хотя и показалось мне заметно обветшавшим. Ах да, директор же говорил, что сейчас они переживают не самые удачные времена…
В холле театра было пусто, только женщина средних лет в сером платье и переднике занималась уборкой. В руках у неё была метёлка из перьев, которой она старательно смахивала пыль с витых перил лестницы. На наш вопрос, где мы можем найти мистера Хогарта, она указала на двустворчатые двери наверху, за которыми, по моим представлениям, должен был находиться зрительный зал.
Так и оказалось. Переступив порог, я едва не присвистнула. То ли это был своеобразный обман зрения, то ли здание изнутри было так спроектировано, но зал оказался неожиданно просторным и высоким – больше подходящим какой-нибудь опере, чем обычному театру. И вот здесь народу уже было значительно больше. Первой моё внимание привлекла разгневанная молодая женщина на сцене, которая что-то сердито выговаривала утомлённой пожилой даме, одновременно тыча пальцем в свою ярко-красную юбку. Акустика в зале была такая, что гневные реплики можно было расслышать даже в дальних его уголках: