Ну, ладно. Разберусь сама.
На сцене полным ходом шла репетиция. Маргарет, одетая на этот раз в платье винного цвета, нервно вышагивала из угла в угол, всем лицом выражая сильнейшие душевные терзания. Наконец, не выдержав напряжения, она бросилась на кушетку, и к ней немедленно подбежала седая кормилица (если я помню правильно, в пьесе её звали Энона) и принялась причитать над убивающейся царицей, параллельно пытаясь выяснить причину её мучений. В отличие от ведущих актёров, одетых современно, на остальных действующих лицах были тоги. Я так и не поняла причин этого различия – то ли сценические костюмы главных героев находились в стирке, то ли это была такая смелая режиссёрская находка.
Зато именно сейчас я наконец-то сообразила, почему Хогарт назвал постановку скандальной – во-первых, у всех актрис были слишком открыты плечи, спины и грудь, и было очевидно, что под сценическими костюмами нет тонн нижних рубашек, сорочек и так далее. А во-вторых, скандальной была сама пьеса. Действительно, ставить в викторианской Англии с её моральными устоями действо про то, как царица влюбляется в собственного пасынка, позабыв о муже, долге, ребёнке, и не может совладать с этой страстью – это очень смело.
– Господа! – торжественно провозгласил Хогарт, когда сцена подошла к концу, и Федра с кормилицей спустились со сцены вниз. Возглас Хогарта привлёк внимание всех остальных, и теперь на нас смотрели все присутствующие в зале. – Господа! Для меня огромное удовольствие представить вам сегодня нового члена нашей труппы!
Эти слова произвели магическое воздействие. Все разговоры немедленно стихли, и теперь на меня смотрели уже пристально, изучая со всех сторон. Самым пронзительным оказался взгляд ведущей актрисы – Маргарет оценивающе изучала меня с ног до головы, что-то прикидывая в уме. Пожалуй, этот интерес был мне понятен – чисто коммерческий, ведь появление новой фигуры в устоявшемся коллективе актёров должно было так или иначе нарушить уже сложившийся порядок, хоть в финансовом плане, хоть в том, как теперь будут распределяться роли. Я была уверена, что эту мысль Маргарет сейчас и выскажет вслух, но первым об этом заговорил совсем другой персонаж:
– Не могу не спросить, Хогарт – и на какую же роль вы берёте новую актрису? В нашем спектакле все роли уже разобраны. Конечно, если мне не изменяет память…
Издевательские слова принадлежали ведущему актёру, которого директор назвал Гровером. В отличие от прочих актёров, подтянувшихся поближе, чтобы получше меня рассмотреть, он продолжал сидеть в первом ряду партера, лениво развалившись в кресле. О скандале с Маргарет уже ничто не напоминало, и он как ни в чём не бывало рассматривал меня, особое внимание уделив груди и бёдрам, хотя я с трудом могла представить, как он мог разглядеть хоть что-то под моим наглухо закрытым платьем.