Ненависть (Ильин) - страница 71

— Один готов! — раздается в ночной тиши тихий голос.

— Лады. Заткни пасть и сунь куда нибудь подальше!

Несколько черных фигур пробираются к дому. Одна замирает у дверей, остальные идут вдоль стены. С тыльной стороны дом ярко освещен — разноцветные гирлянды украшают колонны и перила широкой лестницы. Даже длинный стол для фуршета под террасой украшен цветными огоньками — светодиодные лампочки вспыхивают по всей поверхности столешницы. Гостиную на первом этаже от улицы отделяет стеклянная стена. Хорошо видно, как по залу, отделанному мрамором и малахитом, медленно плывут женские фигуры в вечерних платьях, сверкают драгоценности и украшения. Мужчины в смокингах расположились полукругом возле громадного камина. Слышна музыка, но какая именно, не разобрать — многослойное стекло надежно изолирует зал от холода улицы.

— Машка, как жизнь?

— Никак! Иди ты со своими вопросами!

— Ладно тебе, Кир. Это же кровососы, паразиты!

— Да знаю, Колун. Я так просто.

Внезапно шелковая штора справа распахивается, за стеклом возникает крупная женщина в пышном красном платье. На голове копна иссиня черных волос, мочки ушей оттягивают бриллианты размером с перепелиное яйцо. Золотое ожерелье лежит на арбузных грудях, словно собачий ошейник с полусотней медалей. Лицо накрашено грубо, ярко, выделяются красные губищи и густо намазанные черные глаза.

— Мать твою! Эльвира — повелительница тьмы в старости! — удивленно шепчет Апполинарий.

— Что за Эльвира такая? Откуда ты знаешь эту манду? — подозрительно шипит Маша.

— Я ее не знаю, Маш. Эльвира — это персонаж фильма … старого, еще прошлого века, актриса Кассандра Петерсон… — начал было оправдываться Апполинарий, но злой голос Кира бесцеремонно обрывает:

— Хватит болтать. За дело!

Стеклянная дверь на террасу бесшумно и быстро отъезжает в сторону, перед изумленной «Эльвирой» появляется невысокая фигурка. Маша, как и все остальные члены группы, одета в черный комбинезон военного образца, голова и лицо скрыты тканевой маской с прорезями для глаз. Женщина успевает только раскрыть рот для истошного вопля, как лезвие вонзается в живот. Девушка изо всех сил рвет рукоять влево. Остро оточенный клинок с тихим треском распарывает дорогую ткань, брюшину, из широкой раны потоком хлещет кровь, вываливаются розовые и багровые внутренности. Крик застревает в горле женщины, она только неверяще смотрит на собственный живот, который на глазах раскрывается, словно кровавая книга. Мимо стремительно бегут люди в черной одежде, раздаются крики, звучат выстрелы, теплая влага брызжет прямо на золотое ожерелье, на полных губах появляется вкус крови. Мгновенно осунувшееся лицо страшно белеет, глаза закатываются под лоб, женщина валится на мраморный пол бесформенной кучей. Приглушенно звенят бриллианты на мочках ушей, золотое ожерелье безобразно сминается под тяжестью откормленного тела. С гостями бандитского генерала было покончено за считанные секунды. Скинхеды заранее договорились, что в живых — на время! — оставят только главаря. Стрелять начали сразу, как вошли в зал. Заряды волчьей картечи рвали тела в клочья, сбивали с ног и быстро кровенеющие тела падали на дорогие ковры, врезались в застекленные хрустальные горки, с грохотом и звоном валились на пол в ореоле сверкающих стеклянных брызг. Несколько человек попытались спастись, бросившись к выходу, но там их ждали. Иван Тропинин или Тропа, не мудрствуя лукаво, по-простецки рубил топором всех, кто выбегал из дома. Таких «умных» набралось с полдюжины. Теперь все лежали неопрятной кучей дорогих костюмов и туфель на ступенях крыльца. Из страшно разрубленных голов и шей на итальянскую облицовочную плитку выползает серая мозговая жижа, торопливо сбегает свекольного цвета кровь. Заминка вышла только с женщинами, их было мало, всего пятеро, если не считать уже мертвой хозяйки. Все как на подбор — грудастые, губастые и задастые. Дамы просто лопались от избытка силикона, что литрами вливают, вставляют, засовывают везде, где только пролезут блудливые руки пластических хирургов. Женские тела, обтянутые шелком, шифоном и чем-то еще умопомрачительно дорогим, сбились в дрожащую от страха кучу в углу, возле камина. Вытаращенные от ужаса глаза быстро перебегали с одной черной фигуры на другую, задерживались на еще дымящихся стволах, потом с мольбой и тайной надеждой глядели в прорези черных масок, в которых блестят глаза неизвестных. В тишине громко и неприлично стонет хозяин дома. Он лежит на полу со скрученными за спиной руками, изо рта торчит широкий конец собственного галстука, глаза выпучены, щекастое лицо налито дурной кровью. Шею давит внушительного размера солдатский ботинок, из-под рифленой подошвы струится кровь.