– Нет.
– Но я же жива! – она опять почти кричала, невольно привлекая внимание толпы.
– Арзу! – он повысил голос. – Эта тварь хотела убить тебя! Ты это понимаешь? Она подсыпала яд замедленного действия. Если бы я не появился вовремя, ты умирала бы долго и мучительно.
– А ребенок?! Он не виноват!
– Не виноват. Ему просто не повезло… с матерью.
Арзу заплакала.
– Ты не сделаешь этого. Не сделаешь!
– Сделаю, – его голос вдруг изменился, охрип, как это случалось с ним иногда, в определенные моменты. – Я никому не позволю отнять тебя у меня, детка.
Арзу застыла, на миг забыв о происходящем на помосте. Это было: «Я люблю тебя». И она это услышала! В паху сделалось горячо и влажно.
Он понял, что она услышала. Прикрыл глаза, скрипнув зубами, и чуть крепче сжал ее пальцы на решетке.
Палачи с длинными кнутами в руках встали по обе стороны от Сирин. Резкий свист, и дикий крик разорвал на части жуткое безмолвие, царящее в патио. Многократно повторенный эхом, он взлетел ввысь и растворился в прозрачной небесной синеве. Поперек огромного живота вздувался багровый рубец. Истонченная кожа лопнула, и на рубце выступили алые капельки крови. В толпе испуганно заплакал ребенок. Одна из наложниц султана лишилась чувств и упала на руки подоспевшего евнуха.
Фатих удовлетворенно обвел взглядом своих женщин. Одни отворачивались, другие прятали детей в широких юбках, большинство молилось, склонив головы и сложив руки под широкими покрывалами. «Молитесь, суки! Молитесь за то, чтобы подобное больше никогда не пришло никому в голову».
Палачи, не спеша, поочередно заработали кнутами, постепенно превращая тело беременной Сирин в кровавое месиво. Арзу закрыла глаза, но не могла закрыть уши: крики истязаемой женщины проникали в мозг, выворачивая наизнанку душу.
Она вдруг вспомнила себя, подвешенную в «классной» комнате: шнуры, врезающиеся в ступни, султан с кнутом в руках, повязка на глазах… Вспомнила свой истошный визг… И поняла: он специально показывает ей сейчас, насколько сильно реалии отличаются от игры. Это страшное представление устроено для нее! Ценой жизни несчастной Сирин он говорит ей то, что не может произнести вслух. Повелитель признается в любви своей рабыне! В том, чего в принципе быть не может… или не должно. Своеобразное признание великого Правителя империи!
Султан, как обычно, знал, о чем она думает.
– Открой глаза, Арзу. Открой и смотри. Я приказываю! Так будет с каждым, кто посмеет причинить тебе вред.
– Нет! Прошу тебя! Я не могу!
– Можешь, детка, – прошептал он, касаясь губами ее уха.
Она не заметила, когда Фатих убрал одну руку, и теперь она скользила по ее бедру, собирая в комок шуршащий шелк платья, проникая под складки длинной юбки, добираясь до обнаженной кожи, поднимаясь выше. Арзу почувствовала его восставшую плоть и задохнулась от возмущения и… от внезапно нахлынувшего дикого непреодолимого желания.