Старушка, укутанная в шаль, опустилась перед статуями, склонилась в молитве. Она не издавала ни звука, комната была тихой.
Три бога: Эстарра, Киара и Талион, сестры и брат. Эстарра — ужасающе красивая, с мечом, поднятым в приветствии или с вызовом. Талион — ее мужская версия, меч в руке, но в другой — большая книга, и символ равновесия — весы — был вырезан на его шлеме. Книга и весы связывали его с другой сестрой, Киарой. У нее был холодный взгляд, она была в мантии. Она прижимала к себе прялку, как и секреты земного мира. Она стояла слева от Талиона, Эстарра была справа от него. Это тоже было важно.
Неподалеку свеча погасла на подставке. Змейка дыма поднялась вверх ленивой спиралью, пропала, не добравшись до мозаики на потолках далеко наверху.
Мама Лин поклонялась Эстарре, исключая двух других, и, узнай это кто-то вне семьи, это сочли бы ересью. Но, конечно, никто не говорил.
Лин верила в Киару, как и все поэты Эйвара. Она зажгла свечу и опустила на алтарь в море огоньков. Они были одинаковыми, словно мечты и желания людей не отличались друг от друга. Молитва поэтессы, может, единственной в Эйваре, не отличалась от молитвы матери за больного ребенка или фермера ради хорошего урожая.
Или кожевника, раз храм был в этой части города. Лин улыбнулась.
Резкий звук в тишине: шаги за ней. Лин развернулась. Она узнала поэта, высокого и темноволосого, ироничная улыбка постоянно тянула за уголок его рта, словно он радовался скрытой шутке. Или, может, дело было в том, что он увидел ее.
— Хорошего дня, Марлен Хамбрелэй, — сказала она тихо, чтобы не побеспокоить молящуюся женщину.
— Ты, — сказал он, не понижая голос. — Пришла помолиться Киаре, полагаю.
— Должно быть, твоя проницательность делает тебя таким успешным поэтом.
— О, это мне нравится! — сказал Марлен и рассмеялся. — Как лед. Очень хорошо. Если интересно, я здесь за тем же. Мы выступаем сегодня.
— Как и мы, — сказала Лин. — Если не против, Марлен, я хочу помолиться в тишине.
— Мы будем на балу Гелвана, — сказал Марлен. — А вы?
Она вздохнула.
— И мы.
Марлен прищурился, маска безразличия соскользнула на миг.
— Как это удалось девушке в лохмотьях?
— Так же, как испорченному сыну лорда, я полагаю, — сказала Лин и услышала, словно издалека, холодный гнев матери в своем голосе. Так всегда было с ней, она скрывала огонь подо льдом.
И что бы мама Лин сделала с этим мужчиной? Лин было не по себе от мысли.
Марлен снов повеселел, по крайней мере, так выглядело.
— Тогда увидимся ночью, — сказал он с улыбкой. — Не дождусь увидеть тебя в лучшей рубашке и брюках, милая.