– Да, – сказал Док. – Конечно.
Теперь он слышал нежный сухой шелест. Лепестки летели ему на грудь, стебли оплывали серебристыми струйками. Сквозь их тающие ряды Док видел лица садовников, перемазанные красным соком цветов. Красного больше не осталось. Свинцовый, сизый, серебряный серый затянул все. Дым, пепел. Прах. Док и сам чувствовал себя призрачно-серым, несуществующим. Это не было плохо и не было хорошо. Это было единственно возможным, и он смирился и принял эту данность. Так ему казалось. Дикая сила рвущегося из гибели тела оставила его, он лежал в потоках праха, сам прах.
У души тоже есть эта дикая сила. Волей не выжмешь ее из себя – она по ту сторону воли, там, где всё кончается. И Док как раз оказался там. От гибели его не отделяло уже ничего, когда он встретился взглядом с Клемсом. Это был какой-то другой Клемс, не здешний. Его лицо было белым, как снег. Его глаза были черны. Он был мертв. Так честно, прямо и неподдельно мертв, что вся ложь этого места стала видна, как черная грязь на белом саване. И, глядя в его глаза, Док стал называть эту ложь.
– У тебя должна быть красная роза в волосах. Не мак. Роза. Ты не настоящая. Ты – не моя приемная дочь смерть. А ты, рыжая, ты должна бы знать, что я отказался от тайгерма, чтобы спасти трех дурацких сломанных кукол – и ты не одна из них, ты не моя безумная жизнь. И ты тоже подделка, клыкастая, ты даже кровь пить не умеешь – вымазалась, как младенец кашкой. Ты не моя любовь, и близко не похожа.
На двух оставшихся он даже не взглянул, пробормотал устало: где они видели таких психотерапевтов… даже не смешно.
Его клонило в сон, но он знал: нельзя. Еще немного, сначала надо доделать дело. Где-то здесь должны быть три дурацкие сломанные куклы. Где-то там ждет Камилл. Или Гайюс. Рассказать им этот бред – вот уж посмеются. За Клемсом придется идти отдельно и неизвестно куда. Но это потом. Спешить незачем. Он уже умер. А девчонок надо вытаскивать прямо сейчас.
Док еще раз посмотрел в мертвые глаза Клемса. Подожди еще.
И вдруг спохватился.
– А ты… согласен? – спросил вслух. – Ты-то сам хочешь вернуться?
Мертвые не отвечают на такие вопросы. Клемс отвернулся, и больше Док не мог его видеть.
Тогда он встал, стряхнул прилипшие к ранам лепестки и пошел искать своих девочек.
Серый пепел. Серая вода. Плотная тишина окутывает всё, но не дает тепла. Холода тоже нет.
Нет воздуха. Нет потребности в нем.
И это длится, и длится, и длится. Нет усталости. Нет скуки. Нет радости и надежды.
Он спрашивает меня, хочу ли я вернуться назад. Как будто я могу чего-то хотеть. Как будто могу.