Я не знаю, сколько мне лет.
* * *
Я страшная.
Мама говорит, что люди так смотрят на меня, потому что боятся. Папа тоже боится. Но он говорит, что справится с этим. Я ему верю. Если бы он сказал, что не боится, я бы ему не верила.
Поэтому люди всё смотрят и смотрят на меня, не могут оторваться.
Мама и папа у меня приемные. Но я не буду всё время повторять про это. Я это знаю, и вы теперь это знаете, ну и всё.
Они тоже смотрят на меня. Но они не делают вид, что не смотрят. Я не знаю, боится ли мама. Она говорит, что, наверное, тоже боится, но ей трудно себе в этом признаться. Папа смелее мамы. Он называет меня «маленькая мисс Смерть». Когда он так говорит, мне меньше страшно, чем обычно. Он с этим справится.
* * *
Одна такая требовала убрать меня с детской площадки. У нее было такое лицо, как у мамы, когда она раздавила таракана. Зато осу она поймала в коробку от сыра и выпустила с балкона. А эта не выпустит. Она хотела, чтобы меня убрали. Как будто я собачья какашка. Мама предложила ей обратиться в суд, но другие родители стали уводить детей. Им пришлось повозиться, потому что я лучше всех умею строить песочные домики. У нас дома есть песочница, и качели, и даже бассейн. Но мне нравится играть с другими детьми. У них не получается строить из сухого песка, а если я помогаю, то можно построить целый город с башнями и тоннелями для машинок. Без меня машинки не проедут через длинные подкопы, где рукой не достать. И песок осыпается. Но мне нравится это делать только с другими. Тогда больше радости – еще от них. Я сказала маме, чтобы она не плакала, что мне не так уж и обидно. Мама сказала, что плачет, потому что не может порвать эту суку на тряпки. Я уже знаю, что с живыми так делать нельзя.
* * *
Для праздника мама сшила мне юбку, как в балете про Жизель. Юбка летает как пушинка. Я как будто летаю как пушинка. В ней красиво кружиться и потом можно умирать, надо вот так лечь и вытянуть руку и делать плавные волны, вот так. Я летала в парке и кружилась, и несколько раз начинала умирать, но хотела умереть получше и начинала сначала. А когда у меня получилось, и я вот так опустила голову на скрещенные руки, ко мне подошла одна женщина на каблуках и стала говорить, как красиво я танцую, умница, и какая красивая моя синяя юбка. Я встала и начала делать поклоны, а она взвизгнула и убежала. Папа сказал, что зря ее родители разрешают ей ходить без памперса, ей еще рано. Мама хохотала как сумасшедшая.
* * *
Больше всего мне нравятся балетные юбки, только не плоские, как тарелки, а наоборот, пушистые и мягкие, как облака, как у Сильфиды или у Жизели, когда она умерла. Я все балеты смотрела, и папа иногда приносит новые диски. Мама сомневается и переживает. У мамы есть папа, поэтому ей можно. Папа говорит, что мы не можем держать меня всю жизнь взаперти. Он говорит: им придется подвинуться. Мама говорит, что я такая маленькая. А папа: жизнь уже происходит. Мама с ним не спорит, это она просто переживает, что меня обидят, а папа считает, что надо уже начинать жить, мир первым меняться не станет, надо его пошевелить. Он говорит: не мы это выбирали. И лучше признать уже, что мне некуда деваться, придется жить как есть. И нечего откладывать жизнь на потом, никакого потом нет, всё уже сейчас.