– Док?
– Рей?
– Я. Спишь?
– А ты?
– И я.
– А чего тогда?
– Поговорить бы.
– Давай.
– Даже и не знаю, с чего начать…
– Уже начал.
– Принято. Ты понимаешь, что происходит?
– Отчасти.
– Как это началось?
– Клемс умер.
– Я знаю. У меня на руках.
– И у меня.
Молчание.
– Я сошел с ума.
– Мне тоже так сказали.
– Нет, я сам знаю. Это вот всё. Куклы, обрывки реальности, ты… И другие, которые я и не я. Такие же отдельные и самостоятельные, как я и ты. Где-то Клемс жив. Где-то нет. У вас тут вообще, кажется, контора по-другому устроена. Наши до чипов не додумались. Или вообще всё это мой бред.
– Или мой.
– Ну да, раз чип, то это твоя рука, и скорее я твоя галлюцинация, чем ты моя.
– Поди разберись… А это имеет значение?
– Для меня – нет. Важно только то, что здесь нет Клемса.
– Да. Ты прав. Важно только это. Ты веришь, что это можно исправить?
– Это не вопрос веры. Я не знаю, и мне все равно, можно это или нельзя. Я просто буду… делать, то, что делаю, участвовать вот во всём этом – и не откажусь. Не остановлюсь. Пока не сдохну. Или пока не обниму Клемса.
– И всё будет вот так?
– Наперекосяк, ты имеешь в виду?
– Да.
– Да. Вот так и будет. Может быть… Вот, знаешь, есть такая игра – передвигать квадратики в коробочке, пока не встанут по порядку. Поначалу, пока соберешь правильную последовательность, приходится всё запутывать. Здесь есть такая игра?
– Да, пятнашки.
– Вот. Когда Клемс умер, это совсем неправильный порядок. Я, наверное, пытаюсь выстроить правильный, и пока приходится всё перепутывать.
– Значит, я не сошел с ума.
– С чего ты взял?
И они рассмеялись, и Док так и проснулся – смеясь.
* * *
– Ну, это точно не худшее, что я ел в жизни, – улыбнулся Док. – Так что спасибо и не беспокойся. Много мяса, много хлеба, много кофе. Идеальное сочетание.
– И яблочный штрудель!
– Давай сюда.
– Я буду говорить, пока ты ешь. Ты просто слушай, Док. Даже если что-то непонятно или не веришь – ты все равно просто слушай. И ешь.
Калавера вздохнула, расправила на коленях складки платья. Роза как будто сама собой появилась из ниоткуда в ее руке, и она стала отрывать лепестки, один за другим, медленно, размеренно. Раскладывая их на черном кружеве, она как будто составляя фигуру или слово – не разобрать.
– Меня придумала жена одного человека… Он был твой коллега, ты его не знаешь, он из другой группы… был. Он погиб раньше, чем они успели родить дитя. Она не могла с этим согласиться. А она, знаешь, была коллега твоего Гайюса. Психолог в вашей конторе. Она отлично умела работать с горем и переживанием потери. Она всё понимала, но не могла ничего сделать. Даже мысль о том, чтобы перестать горевать, была для нее невыносима. Горе – вот всё, что осталось у нее, всё, что связывало ее с тем временем, когда она была счастлива. Всё, что связывало ее с ним.