Хотя что-то такое – вот как эта дощатая пирамида – уже было. Может быть, это была кукла твоей сестры. И смерть.
– Получается, что любовь… – Док нахмурился, подбирая слова. – Любовь не побеждает смерть, она ее удочеряет.
Калавера медленно кивнула.
– Но как ты впуталась в мою историю?
– Я? Впуталась? – она усмехнулась. Было сколько-то горечи в ее усмешке, сколько-то удивления.
– Сначала я еще не была такой, какой ты видишь меня сейчас. Нигде, кроме ее воображения. Она вела этот дневник сама, а после сделала из него книжку с картинками. Меня не было по-настоящему. Но потом ты потерял Клемса и устроил свой гребаный тайгерм – в первый раз. Ты умирал так долго, что я не могла не услышать. Я, смерть. Ты звал и отталкивал. Вгрызался, когтил, как тигр – и вырывался, как та Фетида. Ты создавал меня заново каждый раз… И создал насовсем. Вот и всё, что я знаю о себе, всё, что могу сказать. С точки зрения рациональной науки это всё не объяснимо, следовательно, невозможно, но ты видишь – ты весь день и половину ночи здесь без перчатки, а они тебя не нашли. Только вот беда: ты застрял здесь, а я застряла с тобой.
– Ладно, – сказал Док. – Давай выбираться. Только вот еще. Откуда взялась рыжая? И та, другая, Мадлен?
– Ой, да брось, сейчас полно народу мечтает, что они – рыжие ирландские девчонки без башни. Ну или еще какие фейри. И вампирских девочек полно. Дети всегда придумывают что-нибудь о себе, и необычных кукол в мире понаделали с избытком. Но то дети. Им можно. А ты создал нас. Видишь, что бывает, когда в это верит взрослый? Настоящий взрослый, не просто галстук-пиджак-портфель или каблуки-помада-паркер. Настоящий живой и сильный взрослый. Вот что с ним происходит, когда он верит в волшебных кукол, фейри, вампиров и девушку-смерть.
Док покачал головой, допил кофе из крышки термоса.
– Это же, натурально, сумасшествие. Безумие. Потеря связи с реальностью, как сказал бы Гайюс. Болезнь.
– А какая тебе разница, на что это похоже? Ты хочешь Клемса, живого, с тобой? Так мы идем, мы идем.
– И вот это всё, эти превращения… Раздвоения, расслоения и разломы – это перепутанные жизни, моя и чужие, перекоцанные миры… Это действительно всё необходимо?
– А как ты хотел? – очень серьезно спросила Зигмунда Фрейда. – Тайгерм так тайгерм. И он совсем не то, что ты себе представлял. Гори медленно, Док. Оставайся в сознании. Не знай передышки.
– Да вся наша жизнь, получается, просто тайгерм…
– Да, бывает. И ты, наверное, получил бы свое заветное, потом, когда всё закончилось бы здесь. Потом. Но ты же хочешь, чтобы сейчас. Так идем, Док. Нам надо всего лишь пройти в эти врата – и ты будешь там, у себя.