Она встала и прошла по кровавым лепесткам к алтарю. Провела рукой над свечами, как будто собрала огонь в кулак.
– Идем.
– Иду.
Он сделал несколько шагов, глубоко вдохнул, прежде чем нырнуть под свод – но замер, распрямился и посмотрел в лицо Калавере.
– А тебе-то это всё – зачем?
– Ну, я же сказала, ты нас придумал – мы тебе должны. Чтобы стать настоящими и свободными, нам надо отработать свой долг, вернуть с лихвой, тогда мы станем равны тебе.
– Это не всё, – Док сощурил глаза. Калавера отвернулась и нехотя сказала:
– Я попала сюда из-за тебя, вместе с тобой. И я хочу вернуться обратно.
– Разве ты не везде?
– Я могу быть вот такая – только там, где ты. Я хочу вернуться туда. Поэтому мне надо вернуть туда тебя.
– Тебе не всё равно, где быть?
Она отодвинула его легко, как будто он был резиновой надувной игрушкой, шагнула мимо него к проему и уже почти оттуда, с той стороны, ответила резко:
– Здесь нет Енца.
Вырвавшись из сна на предельном усилии – задыхаясь, хватая ртом плотный воздух, – он молотит руками по постели и не может распознать, обо что ударяются ладони, где он, что происходит. Всего пару секунд, понимает потом, это длилось всего пару секунд. А казалось бесконечными конвульсиями.
Потом лежит, аккуратно восстанавливая дыхание, и убеждает себя, что эта молочно-белая плоскость над ним, в которой отражается вид из окна – пустое поле на границе города, свинцовое небо, потоки воды по стеклу, – это потолок его спальни, да, это так и есть, он у себя дома, в своей постели, просто ему приснился кошмар, бывает. Бывает, когда засыпаешь, кажется, что оступился на лестнице – и летишь. Вот так и было: как будто он сделал шаг и упал, и летел в самую глубину тьмы, а тьма летела в него, и расстояние между ним и тьмой всё уменьшалось, но еще оставался последний маленький зазор, и он всё оставался и оставался, а когда это стало уже совершенно невыносимо, Док сам рванулся навстречу тьме, чтобы покончить уже с этим, и ужаснулся, и рванулся прочь, наружу – и бил ладонями по постели, как будто пытался вынырнуть из тьмы.
Как будто не умеет плавать.
Голос внутри – эхом его собственного укора себе:
– Ты совсем голову потерял, так только топиться…
Док не успел удивиться самому голосу, но удивился, что узнал его.
– Рей?
А потом вспомнил: пирамида, череп, темно-красные лепестки, свечи… И в обратном порядке: лодка, скользящая по темной воде, как на тот свет; неношеная одежда воображаемого отца Калаверы; свинцовая перчатка и фольга от шоколадок; черный скутер, бег по крышам. Погоня. Чип.
Там было летнее тепло, угасающий аромат липового цвета в аллее. Здесь ливень лупит в стекло, и невозможно понять, утро ли, вечер, или грозовая тьма затопила июльский день.