И, опрокинув котелок, мушкетер Апшеронского полку Васяткин Василий повалился головой в костер.
Картошка рассыпалась.
Петух сказал будто с укоризной:
— Эх ты, Васятка!
И хотел побежать, но зацепился ногой за перевязь патронной сумы.
Выругался.
— Прах тебя побери.
И стал высвобождать ногу.
В ту минуту злая прусская пуля и выхлестнула ему глаз.
Начнем с конца Баталии Егерсдорфской:
«…погибель наша, властно, как на волоску, уже висела, — писал поручик Архангельского полку Андрей Болотов к любезному и воображаемому приятелю. — Пруссаки смяли уже весь наш фрунт совершенно, и в некоторых местах ворвались уже и в самые обозы. Тут сделалось тогда наиужаснейшее смятение и белиберда. Все кричали: "Прочь! прочь! Назад, назад обозы!" Но что некуда им было деваться, того никто не помнил, С одной стороны крутейший буерак, а с другой стороны — река заграждала путь во все стороны. Самой армии Бог знает куда бы ретироваться можно было, а чтоб обозы конечно все пропали, в том и сомнения нет. Одним словом, победа неприятелями получена была уже наполовину, и если б еще хотя мало-мало, то бы разбиты были мы совсем, к стыду неизреченному.
Теперь, надеюсь, нетерпеливо хотите вы выведать, каким же чудным образом мы не только спаслись, но и победу одержали? Сего, ежели прямо рассудить, мы уже сами почти не знали, сам Бог хотел нас спасти. Все состояло в том, что стоящие за лесом наши полки, наскучивши стоять без дела, в то время, когда собратия и товарищи их погибали и услышав о предстоящей им скорой опасности, вздумали пойти или может быть посланы были, продираться кое-как сквозь лес и выручать своих единоплеменников. Правда, проход их был весьма труден: густота леса так была велика, что с нуждою и одному человеку продраться было можно, Однако ничто не могло остановить ревности их и усердия. Два полка, третий гренадерский и новгородский, бросив свои пушки, бросив и ящики патронные, увидев, что они им только остановку делают, а провезть их не можно, бросились одни, и сквозь густейший лес; на голос погибающих и вопиющих. И, по счастию, удалось им вытить в самонужнейшее место, а именно в то, где нарвский и второй гвардейский полки совсем уже почти разбиты были и где опасность была больше, нежели в других местах. Приход их был самый благовременный, Помянутые разбитые полки дрались уже рука на руку, поодиночке, и не поддавались неприятелю до пролития самой последней капли крови. Нельзя быть славней той храбрости, какую оказывали тогда воины, составляющие раздробленные остатки помянутых полков несчастных. Иной, лишившись руки, держал еще меч в другой и оборонялся от наступающих и рубящих его неприятелей. Другой почти без ноги, весь изранен и весь в крови, прислонясь к дереву, отмахивался еще от врагов, погубить его старающихся. Третий как лев рыкал посреди толпы неприятелей, его окруживших и мечом очищал себе дорогу, не хотя просить пощады и милости, несмотря, что кровь текла у него ручьями по лицу. Четвертый отнимал оружие у тех, которые его, обезоружив, в неволю тащили, и собственным их оружием их умертвить старался. Пятый, забыв, что был один, метался со штыком в толпу неприятелей и всех их переколоть помышлял. Шестой, не имея пороха и пуль, срывал сумы с мертвых своих недругов и искал у них несчастного свинцу и их же пулями по их стрелять помышляя. Одним словом, тут оказываемо было все, что только можно было требовать от храбрых и неустрашимых воинов.