8 сентября в день рождения Богородицы в Царскосельской церкви была непереносная теснота. Двор прел.
Императрица то и дело, через платье, отдирала мокрую рубашку от живота.
«Голыми б сюда приходить, как в баню или, как в рай, что ли», — подумала Елисавета.
Неподалеку молился пузатый князь Никита Юрьевич Трубецкой. Елисавета вообразила его без исподних. Стало противно. А когда себя перед целым двором вообразила без рубахи и, почему-то, в кавалерской екатерининской ленте и при синем кресте с распятым апостолом из финифта, как увидела эту «насмехательную картину» — дух зяняло от крайнего гнева и кровавые пятна поплыли перед глазами, окрашивая в красный цвет и попа, и дьяконов, и толстые свечи, и лики, и курящийся фимиам.
Огрызнувшись на статс-дам, «чтоб не пялили глаз в стороны, и чтоб ревнительней лбы крестили, и чтоб, Боже ты мой, отлепились, дуры, от нее», — Елисавета пошла из церкви.
Падали косые лучи теплого сентябрьского солнца; падали легкие листья с высоких деревьев; падали, словно с облаков, маленькие веселые птахи.
Дворец слепил глаза: золотые вазы, золотые кариатиды, золотые статуи на крышах.
«Не достает только футляра на эту драгоценность» — так сказал французский посланник.
Елисавета, умедляя шаг и глядя в неотдаленные перистые облака, так же как и ее екатерининская лента обведенные золотой каймой, принялась глотать, жадно и неспокойно, сентябрьскую благодать: «ох, круто мне посолило».
Несколько молодых женщин в ярких широких юбках и бородатые мужчины в просторных кафтанах купецкого сословия, остановились глазеть на императрицу.
Девочка лет четырех с круглыми, как пуговицы, глазами спросила:
— Мама, чья эта тетя-генерал?
Мать, вместо ответа, больно рванула девочку за ухо.
В эту минуту Елисавета почувствовала, как знакомый ветерок поднимается по ее телу — снизу вверх.
Девочка решила, что тетя-генерал ради праздника выпила лишку.
Когда ветерок, пройдя сердце, хлынул в голову, императрица с коротким криком, тяжело, как шкап, повалилась.
С желтых деревьев, пронизанных нежными сентябрьскими лучами, брызнули маленькие веселые птахи.
Залаяла собачонка, похожая на Никиту Юрьевича Трубецкого, — такая же пузатая и криволапая.
Девочка с глазами как пуговицы, показав на затылок, лаконически сказала:
— Пьяная тетя убила лоб.
Стал сбегаться простой народ.
Двор прел в церкви.
Сначала императрица лежала мертвой глыбой, страшно закатив широко растворенные глаза.
На круглое лицо ее упал желтый лист с пронизанного солнцем дерева.
Из-под задравшихся юбок бесстыдно глядела ляжка, белая и жирная.