Стояли на коленях древлянские мужи, что вышли из города Искоростеня. Грудилась вокруг них Игорева дружина с обнаженным оружием. Перед Ольгой распростерся Мал, князь древлянский. Ольга спросила:
— Где убили Игоря?
— На этом месте, — ответил подобострастно Мал. — Но ты ведь не любила его…
— Ты все так же глуп, Мал, — усмехнулась Ольга.
— Прости.
— Прощаю.
— Он аки волк…
— Молчи!
— Молчу! — со слезой в голосе кивнул Мал.
— Медведя, — приказала Ольга Свенельду.
— Какого еще медведя? — У Мала задрожал подбородок.
— Бурого, — строго объяснила Ольга.
Игорева дружина стала вокруг Мала, ощетинившись рогатинами. Привели на цепях медведя, выпустили в круг. Зверь лег — видно, от страха.
Князь Мал двумя руками ухватился за грудь и пополз на коленях к Ольге.
— Хочешь жить, — сказала Ольга, — борись с медведем.
Мал приподнялся и рухнул на землю бездыханный.
— Отпустите зверя, — сказала Ольга, — пусть живет.
Люди расступились, медведь, будто нехотя, косолапо двинулся к лесу.
Куковала кукушка.
Свенельд спросил Ольгу:
— Тебе кукует?
— Медведю, — ответила Ольга. — А теперь сожгите город!
— Тетенька! — невесть откуда бросилась в подол Ольге девчушка. — Не-е-е надо! Тетенька! У меня в Любече братик сгорел! Не надо, тетенька!
Ольга очнулась, будто от дурного сна:
— Не надо… не надо, доченька…
И расплакалась как последняя баба.
— Та девочка — это я и была, — устало закончила Малуша. — С той поры была при княгине.
Кони шли шагом.
— Мать, — сказал Владимир, — я буду киевским князем. Потом, не скоро… Я не поеду в Любеч прятаться и вернусь к отцу! И не пробуй меня догнать, мама. Облака не догонишь… Прощай!
Владимир развернул коня и пустил его вскачь.
Схватили Владимира под самым Киевом. Как ни отбивался мальчишка, ссадили с коня, заткнули кляпом рот, связали руки за спиной, кинули поперек чужого седла, торопливой рысью побежали в город. Только и успел рассмотреть в темноте кривую ухмылку старого знакомца — гонца да услышал его торопливый приказ:
— В огнищанскую баню его упрячьте, коня — в стойло на место, да оботрите насухо.
…Вскоре бросили, развязав руки, в баню, во тьму. Грюкнул запор. Глухие голоса послышались за дверью:
— Думаешь, скажет, куда бегал?
— У меня заговорит…
— Огнем пытать не дозволят.
— Зачем огнем… Чтоб заговорил, надобно вложить в зубы конские удила, подвесить за руки, а бить не по телу, а по стене супротив сердца… Почнет говорить…
— Малушу надобно стеречь, Малуша князю может поведать…
Голоса удалились. Стало тихо.
И и этой тишине Владимир вдруг почувствовал, что он в бане не один. Присмотрелся. В углу сидел старик — древний, косматый, худой.