Старик заговорил, будто ждал Владимира:
— Обвели тебя, Владимир, вокруг пальца.
— Кто обвел? — встрепенулся мальчишка.
— Известно кто — братья твои старшие.
— Почем знаешь?
— А я ведун. Волхв. Ильм меня зовут.
— Как обвели?
— Малушу напугали, подослали ей своего человека — Виверу, наговорили, будто убьют тебя этой ночью. Вот она и всполошилась и побежала. А им только этого и надобно, затем вас и выпустили из города. А князю донесли, будто ты на киевский стол заришься, за подмогой побежал. Худо, брат, худо. Теперь не докажешь своей правды. Про удила слыхал? Это они нарочно так громко баяли — знали, что ты слушаешь. Стращают.
Небо за крошечным окном бани засерело.
— Откуда все знаешь? Может, и ты с ними заодно?
— Ведун я. Ильм все знает.
— А пошто ты в этой бане сидишь?
— Знал, что тебя сюда приведут. Вот и дожидаюсь тебя здесь целую ночь. — Старик встал. — Сейчас баню истопим.
— Зачем?
— Я перед смертью помоюсь… Тебя от смерти заговорю…
Старик, покряхтывая, неторопливо подошел к очагу. Сунул руку в пепел, пошарил, что-то бормоча, вынул остывший уголек. Покатал его на ладони, продолжая что-то нашептывать. Уголек тихо затрещал и вдруг расцвел на ладони пунцовым цветком — вспыхнул. Старик бросил его в очаг — уголек замерцал голубыми языками пламени.
Владимир зачарованно следил за Ильмом.
— Ильм, как ты сделал это?
Старик не ответил, подбросил в огонь лучины, потом поленьев.
— Дрова откуда? — уже ничего не понимая, потрясенно спросил мальчишка.
— С вечера припас. Это тоже ильм, еще называют его вяз. Самое жаркое дерево для бани, береза такого жара не даст. Раздевайся, сынок.
— Так ведь вода холодная, — растерянно проговорил Владимир и увидел, что в тот же миг забурлила вода в котле и клубы пара наполнили баню.
— Зачем ты пришел сюда, Ильм?
— Разве не понял? Ты хотел все знать про свою бабку, старую княгиню… Я про нее много чего знаю. Я ей сны разгадывал…
Мальчик растерянно озирался:
— Я боюсь тебя… Как ты огонь добыл?
Старик обернулся с тихой улыбкой к мальчику:
— Говорю тебе, с вечера припас. Жар в нем был в середке…
— А вода?
— Много будешь знать — скоро состаришься…
Старик опустил в кипящий котел веник, но не березовый, а собранный из сухих болотных и степных трав. Владимир, уже ничему не удивляясь, послушно разделся. Старик вынул из-за пазухи сухую корку хлеба, стал обтирать ею юного князя, невнятно бормоча какие-то заклинания. Потом объяснил:
— Это пот твоего страха. Я его снял с тебя, страх, сейчас сожгу в огне. — Он бросил корочку в очаг. — Теперь ты бесстрашный, запомни. Ложись на полок, похлещу тебя веничком: дурь выбью, злобу выпущу, лукавство изыму, коварство изгоню, неверность запорю, предательство отгоню… — Старик хлестал мальчишку веником и все приговаривал: — Не люби себя, князь! Люби чада свои!.. Князь всем отец и голова, для них живи! Народ свой люби: от последнего смерда до родной матери! Вот я тебя веничком! Вот я тебя голого! Приходила ко мне бабка твоя, Ольга-княгиня, рассказывала сон вещий.