Он, улыбаясь, смотрел мимо Ольги Ивановны, будто и теперь видел тех плечистых косарей, что цепочкой вытянулись по зеленому лугу.
— Я понимаю, — говорила Ольга Ивановна. — Не глупая…
— Потом на войне, — продолжал Мирон… — Я ведь и отступал, и в окружении был, и в партизанах воевал, и до Праги топал потом… И везде я ту силу в себе нес. Иду в строю… Перед глазами спины качаются. И вдруг полыхнет душа: да нет силы против этой!
Ольга Ивановна печально смотрела в окно. И Мирон уловил ее настроение, понял, что она опять думает о своей беде, о своей одинокой правоте, которую некому подтвердить.
Он вышел из-за стола, подошел, улыбнулся.
— Нам нельзя врозь, — сказал он. — У нас страна такая, особенная. Если каждый за себя — нам конец. А как вместе, могучей нет. Вот в чем сад. Чтобы никогда не были они врозь, гаврики наши.
Она благодарно улыбнулась ому.
Лепик помогал выводить из конюшни лошадей. Маленький рябой мужик, конюх, стоял в открытых дверях и почему-то на каждую выбегавшую лошадь замахивался:
— Ать-тя, зараза!
Лошади вскидывали головы, отскакивали вбок и отбегали к изгороди.
Лепик открывал стойла и выпускал лошадей. В крайнем стойле, в маленьком закутке лежал на соломе жеребенок с белой звездой па лбу.
Второй конюх, широкий плосколицый мужик, остановил Лепика:
— Его оставь… Этот не жилец. Надо бы забить…
— Что с ним? — спросил Лепик.
— А кто его знает? Хворь какая-то… Забить надо, а зоотехника нет, по закону списать.
— Отчего болеет-то? — никак не поймет и тревожится Лепик.
— Нутро слабое… Я так думаю. Или тоска…
— Какая тоска?
— Ясно, лошадиная…
Конюх сплюнул под ноги и пошел к выходу.
— Гони табун на водопой, Лепик, — сказал он. — А мы с Миколой перекусим.
Лепик все смотрел на жеребенка, и тот, почувствовав его взгляд, поднял слабую голову, тихо заржал, будто пожаловался на свою муку и одиночество.
Лепик зашел в стойло, присел перед жеребенком, погладил по гриве. А тот доверчиво, с какой-то детской надеждой ткнулся мордой Лепик у в бок.
Мирон стоял у окна, лбом касаясь стекла, по ту сторону которого бежали дождевые струи. Дождь, видимо, лил давно. На дворе вокруг колышков образовались лужицы.
— Где. этот Сидор? — простонал Мирон. — Куда он сгинул? Что там целую неделю делает?
К окну подошла Ольга Ивановна и тоже уставилась на рябые лужицы.
— Ну, где он? — печалился Мирон. — Время упустим, весну…
Ольга Ивановна о своем сказала:
— Вчера немцы сошли с ума, завтра свихнутся другие… И все наши труды с тобой…
— Ты брось, — приобнял он ее. — Одни рубят сады, другие садят. Кто победит. Знаешь что?