Для Рейснер это было более чем кстати, поскольку в Берлин она ехала по поддельным документам и надо было как-то решать проблему с жильём. Да и чекисту такая проверочная комбинация давала возможность оценить, насколько виртуально завербованная Чехова может быть полезна его ведомству в будущем.
Приехав в Берлин, Рейснер сразу же отправилась на Клюкштрассе к Чеховой, и та без лишних расспросов поселила у себя обаятельную «журналистку», заявившую с порога, что «не хочет ночевать в тростниках, потому что боится комаров».
Отношения между Ольгой и Ларисой, судя по всему, сложились довольно хорошие, так как, вернувшись из Германии после подавления попытки вооружённого восстания, Рейснер с восторгом докладывала Артузову:
— А твоя артисточка молодец, не робкого десятка.
— Она в чём-то себя проявила? — поинтересовался чекист.
— Когда в Гамбурге начались бои и немецкие бюргеры в Берлине тряслись от страха, — объяснила вернувшаяся шпионка, — Ольга реагировала на всё происходящее спокойно и очень рассудительно, что у женщин встречается крайне редко.
Так прозаически началась многолетняя связь Ольги Константиновны Чеховой с советской разведкой. И впоследствии она, как агент, перекочевала в тайный женский батальон разведчиц Лаврентия Павловича, которые по большому счёту сделали немалый вклад в грядущую победу.
Невольно напрашивается вопрос: что же такого могла сообщать из Германии обычная актриса, если глава советской госбезопасности, по словам сына, держал её на личной связи? Стратегические военные планы? Далеко идущие политические замыслы? Сведения о крупных разведывательных операциях или пропагандистских кампаниях?
Любому мало-мальски грамотному человеку ясно, что такие вещи никогда не обсуждаются членами высшего руководства государств ни в светских беседах, ни даже в самом узком домашнем кругу. И правители нацистского рейха не были исключением.
Разгадка кроется в другом: актриса сумела сблизиться с Евой Браун, официальной «любимой женщиной» Гитлера, и знала от неё всё, что касалось личной жизни фюрера. Познакомились они совершенно случайно летом 1935 года в мюнхенской опере. В тот вечер давали «Тристана и Изольду» Вагнера, и соседкой Чеховой по ложе оказалась молодая красивая немка с грустным лицом. Разыгрывавшаяся на сцене история трагической любви французского рыцаря и жены короля, видимо, так действовала на неё, что женщина то и дело вытирала слезы.
— Всё, как и у нас с Адольфом: долг убивает чувства! — невольно вырвалось у чувствительной незнакомки.
Это тронуло Ольгу, и она постаралась утешить немку, назвавшуюся Евой Браун. В то время это имя было ещё мало известно, хотя уже ходили серьёзные слухи, будто Ева Браун — любовница набиравшего силу нацистского вождя.