Вернулась служанка и пригласила инспектора следовать за ней. К удивлению Литтлджона, его повели на второй этаж, где обычно располагаются спальни. Наверху девушка постучала в дверь, затем впустила его в комнату. Первое, что бросилось ему в глаза, – широкое окно с одним большим стеклом в нижней створке. Из окна, подобно картине в раме, открывался прекрасный вид на отдаленные пустоши в бурых зарослях папоротника и вереска, на дальнем плане маячили покрытые снегом холмы. Дорога, словно кайма, тянулась по краю болот. В конце ее вдалеке виднелся паб «Лошадь и жокей». Обстановкой комната напоминала фешенебельную квартиру-студию где-нибудь в Кенсингтоне. Один угол занимала большая старомодная кровать с пологом. Посередине располагались маленький стол и два уютных мягких кресла, пол устилал турецкий ковер, а на стенах висели три изумительные акварели.
В камине ярко горел огонь, а у огня, в высоком кресле с прямой спинкой, повернутом так, чтобы видеть пейзаж за окном, сидела миссис Майлз. Она казалась очень старой. Маленькое сморщенное личико, здоровый румянец на щеках, блестящие карие глаза. Седые волосы заплетены в косу и собраны узлом на затылке. Крупный рот с полными губами плотно сжат. Высокий морщинистый лоб придавал своеобразное благородство ее спокойному, безмятежному лицу с большим, хорошей лепки носом, широкими гордыми ноздрями и твердым круглым подбородком. В негромком, чистого тона голосе слышалась усталость. Миссис Майлз выглядела не дряхлой и жалкой, а глубоко несчастной, погруженной в неизбывную печаль, как те, у кого уже не осталось иллюзий.
– Простите, что заставила вас подняться сюда, но я теперь не покидаю этой комнаты, – произнесла она, когда детектив назвал свое имя. Казалось, цель визита инспектора не вызвала у нее ни тревоги, ни любопытства. – Телефон – моя единственная связь с внешним миром, когда мне что-нибудь нужно, а это случается редко. Мир давно позабыл обо мне и ушел далеко вперед; сомневаюсь, что я узнала бы его, если бы решилась выйти сейчас из дому. Лишь небольшой клочок земли, какой виден мне из окошка, не изменился с тех пор, как я была девочкой. Боюсь, теперь я даже лестницу не смогла бы преодолеть.
Минуту или две они говорили на общие темы. Литтлджон похвалил акварели, особенно одну, с изображением дороги через болото, которая теперь была хорошо ему знакома, и с неизменным силуэтом «Лошади и жокея» вдалеке.
– Так вам они понравились, инспектор? Я назвала эту картину «Дорога через пустошь». Ее написал один мой друг… вот уже сорок лет, как его не стало… думаю, это лучшее, что он создал. Его ожидало большое будущее… он умер в двадцать четыре года.