Отум уходил, утаскивая за собой Миико, а я все смотрел.
(гнилая вода внутри, лучше убегай прочь от ее страшных историй)
Стенки трещины покрывал серый налет. Я знал, что это, и все равно потянулся потрогать. Мои пальцы заныли, погружаясь в лужицу холодной вязкой жидкости на дне. Наклонившись, я уловил мерзостный запах гниения и отшатнулся.
Я догонял Отума и Миико, и меня колотило от отвращения. Бросив взгляд на свою руку, я увидел, что пальцы испачканы серым. Подсохнув, склизкая грязь превратилась в пыль. Теперь понятно, почему эта долина называлась Долиной Пыли. Здесь пыль возникала
(бред)
и отсюда разносилась по округе. Вечный вопрос: откуда берется пыль? Само слово «пыль» звучало неприятно. У меня оно ассоциировалось с умиранием и распадом. Пыль как зола, оставшаяся от сожженной плоти.
Все, не стоит больше терзать вопросами мою бедную голову. Просто упасть в поток…
Трава хлестала по ногам. Злая трава, жесткая, как проволока. Я не помнил, чтобы она была такой раньше, до того, как мы вступили на глубинную территорию Долины, границу которой отмечало мертвое дерево. Сколько сухих веток на кустах… Здесь было слишком тихо, и я спрятался от неуютного окружения в себе самом, впав в оцепенение.
(сознание дрейфует, как пустая лодка)
(Миико идет, а руки его не раскачиваются, локти плотно прижаты к телу)
(возможно, у меня уже недостаточно сил для побега)
Небо снова затянуто тучами, и в полдень в Рарехе мнимые сумерки. Я прохожу мимо окон старухи Огве. Окна закрыты ставнями, хотя ей следовало бы больше опасаться подозрительных личностей, которым она сдает комнаты, чем людей снаружи (на дверях нет таблички; значит, все занято). Как всегда, возле ее дома стоит резкий неприятный запах.
(время идет медленно, потом бежит сломя голову; опять круги из камней на земле, и я вспоминаю, что уже замечал их десять минут назад)
Обойдя дом, я вижу саму Огве, ковыряющуюся в маленьком садике перед домом. Она стоит задом ко мне. Отвратное зрелище, и я отвожу взгляд. Потом Огве разворачивается и смотрит на меня. Ее глаза глубоко утоплены в глазницах, всегда в тени, откуда они сверкают тускло, как осколки стекла, рассыпанные по пыльной дороге. Мне противен ее рот, перечерченный вертикальными морщинами, как будто губы сшили друг с другом несколькими стежками грубой нити. Мне вдруг думается: «Это самое худшее место». Я убегаю. Огве кричит мне что-то.
(круги на земле)
Она кричит, вскоре затихает, но уже другие крики планируют, как хищные птицы.
– Если тебе так плохо здесь, вон отсюда!
Навстречу мне бредет женщина, на ее лице кровь. Я смотрю на нее и думаю, что знаю ее, но после замечаю, что ее темные волосы на самом деле светлые.