Не буду описывать нашего путешествия по Голландии и Бельгии, потому что эти страны слишком известны. Относительно школ Брюссель оказался богаче всех других городов, посещенных нами. Мы наняли квартиру помесячно и уже поговаривали о долгом пребывании в этом городе, но вдруг произошла высылка какого-то лица. Бельгии так же, как и Французской Швейцарии, постоянно мерещатся французские штыки, оккупация и прочее, поэтому она бывает чересчур осторожна. Впрочем, я не могу припомнить подробностей дела, только знаю, что оно оказало решающее влияние на Герцена и он после этого происшествия более не думал поселиться тут.
По делам печатания различных переводов его статей Александр Иванович уезжал ненадолго в Париж один, а я оставалась с дочерью в Брюсселе. Возвратившись из Парижа, Герцен случайно узнал, что в Брюсселе находится Виктор Гюго. Не помню, пошел ли Герцен к нему или встретился с ним где-то, только он мне рассказывал об этом свидании, потому что первый раз в жизни видел Гюго.
С 1864 года я ни разу не бывала в театре; Герцен всегда ходил один или с моей дочерью, стараясь выбрать для нее подходящую пьесу. Не могу вспомнить, какую пьесу давали на этот раз, только помню, что Герцен особенно желал, чтобы я тоже шла с ними, и я подчинилась этому настоятельному требованию. Александр Иванович взял внизу три места; нам было очень хорошо видно и слышно. Виктор Гюго был тоже в театре – в бельэтаже, в директорской ложе. Увидав Герцена, он послал своих сыновей звать нас в ложу, мы очень благодарили, но не пошли. Однако Гюго вторично послал сыновей за нами; тогда Герцен сказал мне по-русски: «Нечего делать, надо идти». Вот как мне пришлось совсем неожиданно познакомиться с таким выдающимся писателем. Признаться, несмотря на мое смущение, я была рада этому случаю, но вместе боялась разочарования, что отчасти и сбылось. Вероятно, я была слишком требовательна: хотела видеть в глазах, в чертах всё, что меня поразило, потрясло в сочинениях.
Гюго был очень любезен. В ложе, кроме его сыновей, находилась бывшая гувернантка его детей, которая сопровождала его повсюду. Через несколько дней он прислал Герцену приглашение на обед и звал и меня с дочерью. В половине седьмого мы отправились к Гюго пешком. Много испытавший поэт-эмигрант был тогда еще сравнительно счастлив; вскоре после нашего свиданья он схоронил обоих сыновей.
Обед был очень оживлен, Виктор Гюго рассказывал о своем многолетнем пребывании на острове Джерси, где через несколько лет ему удалось ввести вместо денег расписки: так он мечтал ослабить со временем непобедимую до сих пор силу денег. Он давал, например, расписки булочнику (за хлеб), тот, нуждаясь в сапогах, передавал расписку сапожнику, а последний передавал ее за товар и так далее. «Ведь нам не деньги нужны, а разные предметы торговли!» – говорил с жаром Гюго.