Наконец, усевшись рядом и посадив буфетчика нашего, Александра Михайлова, на облучке, возле ямщика, мы выехали из Яхонтова, и на четвертый день, усталые, измученные, прибыли в Москву и остановились в гостинице «Дрезден». Мы тотчас же послали за Сергеем Ивановичем Астраковым, коротким приятелем Огарева и Сатина. Он мог нам передать вести о состоянии здоровья сестры, которое нас очень тревожило. Хотелось бы тотчас ее видеть, но мы боялись слишком потрясти ее. Астраков скоро явился, а я, стоя у окна в нетерпеливом ожидании, думала, в чем причина, что он очень долго не едет.
С обеих сторон пошли расспросы и обмен дурными вестями. Астраков передал нам, что зять мой, Николай Михайлович Сатин, арестован и увезен в Петербург, о чем сестра не рассказывала в своих письмах, и что 24 февраля у сестры родилась дочь, которую назвали Натальей в честь нас обеих.
Желание увидать сестру только усилилось от этих известий, но теперь для нее всякое волнение было еще опаснее. Я попросила Астракова узнать в московском кружке, у Кетчера или Грановского, не опасно ли для сестры свидание с нами, и сказать, что если это рискованно, то мы уедем в Петербург, не повидавшись с нею. Но едва Астраков произнес мое имя, как полились враждебные речи: «Она погубила своего отца и Огарева, да и Сатина тоже, а теперь ей мало, приехала сюда, чтобы убить сестру!» – вскричал один из них.
Астраков потерял терпение, наговорил им кучу колкостей и уехал, сказав, что я не поеду к сестре. Тем и кончилась эта бурная конференция друзей московского кружка насчет моего свидания с сестрою.
После Астракова нас навестил лучший друг моего отца, Григорий Александрович Римский-Корсаков. Он вошел печальный и, пожимая наши руки, сказал:
– Dans quel temps vivons nous!31
Я отозвала его в другую комнату и сказала:
– Je vous connais depuis mon enfance, je vous aime presqu'à l'égal de mon père, dites, est-ce que vous ne pouvez m'estimcr parce que j'aime un homme marié? Je tiens à connaître votre opinion.32
Очевидно, он не ожидал этого вопроса, смутился и отвечал нерешительно:
– Vous ne portez pas mon nom, c’est très malheureux…33Я встала и положила конец этому разговору. Корсаков желал загладить сказанное им, но я не слушала его речи, а вернулась к матери, около которой и села. Корсаков последовал за мною. Тогда явился другой посетитель, не друг, а приятель моего отца или, лучше сказать, давнишний знакомый его, Иван Николаевич Горскин. На словах он показывал большое участие к нам, но проглядывало какое-то чувство зависти, даже затаенной радости.