На исходе Лунасса один из рыбаков обронил: река на нас осерчала, видно, много у неё брали, а отдавать и не подумали ни разу. Надо её умилостивить, поднести что-нибудь в дар. Сказал он это в кругу рыбаков, но, как всегда, нашелся кто-то болтливый, разнес по всей деревне, и люди начали шептаться: что, если правда? Вдруг и впрямь реке нужна от нас жертва? Вдруг надо делиться самым дорогим? Слова витали в воздухе, то и дело заходил разговор о жертве, и чем дальше, тем больше об этом говорили. Говорили днем, копаясь в скудных огородиках, говорили ночью при свете лучины, говорили, вставая спозаранку, чтобы проверить закинутые с вечера сети — впустую, все впустую, как вчера, позавчера, как месяц назад. Говорили в кабаке, напиваясь плохим виски, говорили, постепенно стервенея и озлобляясь.
И озлобились однажды до того, что высыпали спьяну на улицу, ночью, с фонарями. Сами не зная зачем, повалили на реку — девять мужиков, растрёпанные, страшные, с ножами в сапогах. Ходили, ломясь кустами, по берегу, орали неразборчиво, пока не наткнулись на Лиз Каттнер, деревенскую дурочку. Девчонка с младенчества была не в себе, не разговаривала, а только мычала да ухала, зимой и летом бегала в одной и той же рубашке и частенько гуляла по ночам. Вот и в ту ночь она расхаживала по берегу под луной, собирая плавник. Услышав пьяную компанию, Лиз, вместо того чтобы убежать подобру-поздорову, вышла к мужикам навстречу, что-то курлыча и протягивая им собранные ветви. Рыбаки отобрали у Лиз плавник и забросили сухие ветки обратно в реку, а когда девушка заплакала, повалили её наземь, сорвали одежду и по очереди изнасиловали. Натешившись, оставили на берегу, полумертвую, и засобирались обратно в деревню, но вдруг один из рыбаков — его фамилия была Гриднер — закричал: «В реку! В реку её! Жертва будет, давно ж хотели, братцы!» Потом взвалил девчонку на плечо и пошел с ношей в воду. Остальные стояли в пьяном оцепенении и глядели, как он заходит все дальше от берега. Не то думали, что Гриднер только куражится, не то просто ждали, что произойдет. А произошло вот что: пройдя с полсотни шагов, Гриднер оступился — вроде бы — и упал в воду. Вместе с девушкой. Он долго барахтался, взбивал пену, ревел и кашлял, но в итоге выбрался на берег. Один.
После чего все разбежались по домам.
Гриднер погиб первым. Спустя неделю — сумасшедшие, радостные семь дней, когда река кипела от рыбы, а сети не выдерживали, рвались под весом сотен бьющихся серебристых тел — спустя неделю Гриднера поутру нашли мертвым на Главной улице. Напали на него, видимо, когда он возвращался из кабака домой. У трупа не хватало гениталий и головы, и еще он был основательно выпотрошен. Подумали на волков (хотя волков в тех местах отродясь не водилось), стали запирать ставни на ночь, но страха еще не было: всех переполняло счастье от того, что рыба, наконец, вернулась. Через три дня нашли еще двоих — один лежал на пороге собственного дома, другой нашелся в собственном же хлеву. Частично. Волки тут были явно не при чем, и тогда люди испугались. Испугавшись, начали вспоминать и сопоставлять факты, делать выводы и строить догадки. Вспомнили, что десять дней тому назад была шумная пьянка. Вспомнили, что в ту же ночь утонула Лиз Каттнер. Пошли по домам, стали спрашивать тех, кто был с Гриднером. Парни вначале отмалчивались, но им набили морды, и они признались.