Второй вообще молчал, словно глухонемой.
– Я же без вещей и денег далеко не уйду.
– А как ты пройдешь в академию? Засекут по медальону и попадешь в засаду.
– Я знаю, как без медальона. Кстати, вы не могли бы его забрать и подсунуть в какой-нибудь караван на восток или юг, чтобы подольше искали.
– Ладно, – согласился первый. – Сделаем. Давай сюда.
– Так как насчет навестить академию.
– Давай, только быстро.
В Альма-Матер я проник довольно просто, как делал уже не раз, когда мне надо было выйти по делам незаметно для преподавателей. Спокойно и даже вальяжно прошел по аллеям до общежития, дошел до дверей своей комнаты и прислушался. Тишина.
Тихонько, стараясь не скрипнуть, не грюкнуть, не шаркнуть, приоткрыл дверь в комнату, и шагом разведчика в поиске невесомой тенью проскользнул внутрь. Кира тихонько сопела на соседней кровати и при моем появлении даже не шелохнулась. Умаялась она за эти дни очень. Моя кровать, спасибо подруге, была уже разобрана и готова к приему тела. Но! Увы! Похоже, не давить мне больше эту мягкую подушку, не ерзать на чистой простыне, нежась под теплым одеялом, и не видеть приятных снов, наслаждаясь возможностью отдохнуть от дневных дел и забот.
Очень жаль, но надо уходить. Активировав настольный магический светильник я быстро набросал записку для Киры, в которой не вдаваясь особо в подробности кратко рассказал, как было дело, и в чем меня обвинила подопечная Лимы. Вроде бы Кира с ней знакома. Да и Дили, кажется, тоже.
Оставив записку на видном месте на столе, подошел к спящей девушке и невольно залюбовался. Чем больше я на нее смотрел, тем глубже в мое сердце проникала змея непонятной для меня тоски. Мне почему-то стало безумно жаль расставаться с Кирой. Я четко осознал, что больше не будет наших посиделок над книгами в компании чайников с чибой и тэ. Она больше не будет мило обижаться на мои шутки и устраивать веселые каверзы мне. Не расскажет больше про выходки своих соседей Беролессов и о новых приемах воздыхателей в борьбе за место рядом поближе к ней.
Просто повернуться и уйти я физически не смог. Тихонько наклонился и ласково поцеловал ее в щеку. Вдруг Кира, не размыкая глаз, обвила мою шею руками и… неумело поцеловала в губы.
Меня словно молнией шибануло от накатившей вдруг нежности. Я даже задохнулся и задышал часто-часто, словно всплыл с большой глубины на остатках кислорода в легких. Никогда еще девичьи губы не были для меня столь сладостны и нежны. Нестерпимо захотелось обнять Киру, прижать к себе крепко-крепко и не отпускать никогда.
Кира, как ни в чем не бывало, разомкнула объятия, повернулась на бок, подложив ладошки под щеку, и сонно пробормотала: