сражение вместо того, чтобы его
дать». Исходя из цифры 130 тыс. солдат у каждой армии при превосходстве в артиллерии у Кутузова, автор не без оснований полагал русские потери не менее чем в 44 тыс., а наполеоновские – только в 28 тыс., поражаясь их непропорциональности. На этом основании Покровский уничижительно оценивал действия русской стороны, одновременно свысока повествуя и о действиях Наполеона. Ни малейшего намека на искру того удивительного чувства, которое охватило русскую армию в день Бородинского сражения, у Покровского не было. Неудивительно, что другой марксист, В. И. Ленин, несмотря на богатейшее письменное наследие, вообще сумел ни одного раза не упомянуть слово «Бородино»!
Начался ли в 1917 г. новый этап в эволюции отечественной историографии 1812 г. и Бородинского сражения? По-видимому, только в одном смысле: вплоть до середины 1930-х гг. почти безраздельно господствовала концепция Покровского. Она, с небольшими вариациями, проводилась в общих курсах русской истории (Н. А. Рожкова, С. А. Пионтковского и др.) и в военно-исторических трудах (А. И. Верховского, А. А. Свечина, В. Г. Сухова)[401]. Придерживался ее в лекциях по истории военного искусства для курсов красных командиров и Михневич. «Русское» Бородино усиленно вычеркивалось из национальной памяти. Период 20-х – середины 30-х гг. стал особым этапом «развития» историографии Бородина. Он был утрированной картиной тех идей, с помощью которых либеральные историки пытались в начале ХХ в. подчинить многообразие действий, поступков и импульсов живых людей «железной логике истории».
Во второй половине 30-х гг. ситуация резко изменилась. Очевидным толчком к этому послужили постановления ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 16 мая[402] 1934 г. и 26 января 1936 г. о преподавании истории, осудившие схематизм и абстрактное социологизирование[403]. Советская власть, подталкиваемая внешней опасностью и готовившая массовые репрессии внутри страны, теперь явно стремилась найти точки опоры в русском патриотизме, решившись на своеобразную реанимацию не только «буржуазных», но и «дворянских» концепций. Немалую роль в этом возрождении «русского духа» должен был сыграть образ Бородина.
Если в вышедшей в 1935 г. книге А. А. Свечина, известного военного теоретика дореволюционного и советского времени, еще присутствовала идея изначальной заданности результатов сражения[404], то в работе комбрига М. С. Свечникова, возглавлявшего кафедру истории военного искусства академии им. М. В. Фрунзе, произошло возвращение к дореволюционным подходам