— Что ты хочешь у неё забрать? — спросил оил.
— Я заберу у неё гордость!
— Глупая женщина, за гордостью еще никто не возвращался! Бери еще! Бери радость, или счастье, или любопытство!
— Нельзя, без этих чувств она не справится с заданием!
— Говорю тебе, бери еще! Обери её до нитки, только тогда останется шанс, что эта мерзавка вернется, чтобы забрать свое!
— Тогда я заберу у нее гнев!
— Бери гнев, гордость и еще что-нибудь… — не успокаивался супруг.
— Одна я все не унесу, придется звать на помощь!
— Зови! Но только прошу тебя, бери еще!
— Как хорошо ты подсказал мне… — улыбнулась ведьма, — я заберу у неё жадность!
— И это тоже, но все равно, кто станет возвращаться за собственной жадностью, гордостью и гневом! Мы погибаем, забудь про милосердие, стяни еще что-нибудь! Возьми любовь и страх, тогда она вернется к нам наверняка!
— Не слишком ли жестоко?
— Нет, она крамовка, а значит справится!
Атла сжала руки в кулаки, она все слышала и понимала.
Послышались легкие шаги других оилов. К её саркофагу стала подтягиваться толпа. По кругу в ряд встало пять пар, пять женщин и пять мужчин.
«По одному чувству на семью», — подумала девочка и, осознав, что выхода больше нет, стала с жадностью, которая пока еще была с ней, смотреть им в лица, стараясь сохранить их портреты в своем сознании с одной лишь целью — чтобы знать потом, с кого и что спрашивать. Такого раньше с ней не происходило, и она не знала, чего ждать.
— С каких начнем? — спросил один из них.
— Начнем с самого трудного, заберем любовь, а дальше все пойдет как по млечному пути.
— Кто возьмет на себя любовь?
Среди призраков вспыхнуло оживление. Да, похоже, от лишней любви еще не отказывался никто. Переглянувшись, пары отправились за смотрителем. Болеющего смотрителя, старейшего оила в шубе, сотканной из рыжих волос погибших оилов, которого, несмотря на голод и нужду, держали в тепле и сытости, принесли на носилках. Важно осмотревшись и подумав, он указал рукой на крайнюю пару и закивал. Его решение не подвергалось осуждению. Четыре пары синхронно отступили назад, оставив право позаимствовать у бедной девочки любовь за избранными.
Атла перепугалась. Так страстно и глубоко на нее не смотрел еще никто и никогда. Рыжеволосая бестия склонилась над ней и вцепилась взглядом в самую душу. Атла физически стала ощущать, как из неё вытряхивают любовь. Сначала она испытала слабое покалывание в груди, затем нечто похожее на освобождение. Боли не было, скорее опустошенность. Перемен в своем сознании она не ощущала. Бестия сверлила её глазами, но то, что выходило из нее, она не видела, лишь чувствовала, что становится холоднее. Мир вокруг стал бледнеть. Пропали яркие краски, исчезли желтые и оранжевые цвета, и окружение приняло унылый холодный тон. Женщина закончила, довольно улыбнулась и отошла в тень.