— А это не главное, Коля.
— Не главное? Это не главное? А что? Что главное? Говори, не могу…
— Думай!
— Не могу без тебя!
— Хорошо! Любишь меня, Висляков?
— Пасть порву!
— Говори — любишь? — закричала я.
— Ага.
— Говори! — краем платка я вытерла побежавшие по щекам слезы.
— Люблю, да. Люблю.
— Слушай тогда! Я тебя тоже люблю, Коля. И я сделаю все, чтобы ты не пожалел, что пошел сегодня сюда. Я буду тебе верной женой. Потому что я знаю, как бывает по-другому. Ты сказал, что меня любишь.
— Пасть порву!
— Ты знаешь, кем я была.
— Ну?
— Говори, знаешь?
— Ну, знаю, — набычился Висляков.
— Тогда вот сейчас, здесь, прямо здесь — прости меня. Сказал — любишь, значит, прости! Просто возьми и прости, раз и навсегда! Потому что любовь все может простить. Она сильнее всего, поэтому все может! Давай, говори! — я вытерла платком лицо.
— Люсьен, Люсьен, ага, прощаю! — он схватил мою ладонь и сжал так, что я вскрикнула.
— А нету Люсьен! Все! Люсьен умерла! Только что умерла, ты что, не видишь? — закричала я так, что в доме напротив Санитар зажег свет. — Все! Люсьен упала с виадука, попала под поезд и умерла! Ты понял? У тебя есть Люся! Твоя, только твоя, слышишь меня, Коля? Твоя!!!
— Люся… Моя Люся… — выдохнул Вислый.
— А теперь давай, обопрись и пошли в дом. Будет все хорошо. У нас с тобой все будет хорошо, понял? Вот увидишь!
Вислый навалился на меня всем своим весом так, что мои ноги подкосились, и я присела. Но я девочка живучая. Губы закусила и стала медленно распрямляться. Еще немного… Еще!!! Ну, вот я и взяла вес! А теперь поковыляли. Потихонечку.
Вот так и получилось, что свой вес, для взятия которого я одевала в ДОСы пояс с китайскими бриллиантами, мне пришлось брать в прямом смысле. И не в поясе, а в ватнике, платке, и в сапогах на босу ногу.
* * *
— Именем Российской Федерации объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловаться!
Только что толстая тетка из загса произнесла эти слова. Мы стоим на крыльце городского загса, и с синего неба на нас светит борзинское весеннее солнышко. Я в белой фате, прости меня, Господи! А Колян мой вообще красавец загадочный — парадный мундир цвета морской волны, золотой пояс, темные очки, так, чтобы подбитого глаза не было видно.
Тут опять прихватило меня, аж противно! Надо целоваться, а я плачу и все. В Вислого вцепилась, аж пальцы побелели и реву, как корова. Больше всего мне хотелось быть чьей-то. И вот стала — Вислякова. Так теперь написано в моем паспорте.
О, Господи! Марш Мендельсона грянули, тут уже и тетя Маша глаза вытирает кружевным платочком. И даже дядя Кеша, в парадном костюме, при галстуке, с тетей Машей рядом стоит и зачем-то трет глаза. Вислый с непривычки крутит золотую гайку на безымянном пальце правой руки и иногда морщится при резком движении. Бичи-таки сломали ему тогда ребро на виадуке. Ну и меня тоже, как и положено, колечко тоненькое на пальчике. А на другой руке — тоже колечко на пальчике, только с темно-зеленым камешком. Когда весенний лучик падает на камешек, он вспыхивает огоньками, как маленькое зеленое солнышко, у меня на руке.