На крыльцо клуба вышли женщины — библиотекарша и продавщица солдатской лавки — посмотреть на торжественный марш. Взгляды женщин устремлены на самого лучшего музыканта в оркестре — рядового Храпова. Храпов в оркестре играет на самой большой трубе — бас-геликоне. Геликон, ослепительно сверкая медным жерлом, как огромный змей обвивает мощную фигуру Храпова. Сам же Храпов что есть силы надувает румяные щеки и нажимает толстыми пальцами на клапаны своего чудовищного пневматического прибора.
Когда-то Храпов подошел к Пареньку и сказал, что мог бы попробовать играть в оркестре на вон той самой большой трубе.
— А ты играть-то умеешь? — спросил Паренек.
— Нет, — честно ответил Храпов.
— Так как же ты собираешься играть?
— По-черному, — спокойно ответил Храпов, глядя сверху вниз на Паренька.
Паренек оглядел богатырскую фигуру странного музыканта. От нее так веяло правотой и уверенностью в своих силах, что Паренек, подумав, согласился. Более того, вопреки музыкальным и армейским правилам, по которым бас-геликон располагается в задней линии оркестра, Паренек поставил Храпова впереди. И не прогадал. Выпучив от натуги глаза и нажимая случайным образом клапаны геликона, Храпов олицетворял собой мощь оркестра, да и вообще мощь всей Советской армии. Само собой разумеется, что, несмотря на то, что румяные щеки Храпова, казалось, вот-вот лопнут от натуги, воздуху в свой музыкальный прибор Храпов не посылал.
Настоящую партию баса играл совсем другой солдат, рядовой Петраков. У худощавого Петракова в средней части «Прощания славянки», там, где соло баса «и если в поход страна позовет», от сильного расхода воздуха начинала кружиться голова. Паренек в этом месте подходил к нему почти вплотную и, отбивая ритм сжатым маленьким кулаком, пристально смотрел ему в глаза. Петраков утверждал, что это ему помогает доиграть соло до конца и не упасть. Впрочем, сейчас маломощному Петракову помогал подставной профессионал из дивизии, взятый напрокат за два литра спирта. Он принес с собой свою личную трубу, бас-В, заметно уступающую размерами трубе Петракова, не говоря уже про сверкающий медным жерлом музыкальный прибор Храпова. Подставной во время игры со скушным выражением смотрел куда-то в сторону и, похоже, думал о чем-то своем, консерваторском. Но при этом выдувал из своей трубы такие мощные звуки, что на глаза женщин, не сводивших в этот момент глаз с Храпова, наворачивались слезы. Храпов в этом месте, вдохновенно вскинув крупную голову, особенно молодецки раздувал щеки и выпучивал глаза.
Пробовался в оркестр еще и рядовой Вавикян, толстый парень из армянской глубинки. Он пришел в клуб и на ломаном русском языке попросил Паренька дать ему кларнет. Когда, облизав толстым языком мундштук, Вавикян заиграл какой-то армянский мотив, Паренек сразу понял, что перед ним настоящий виртуоз. Паренек поставил его в оркестр рядом с первой трубой и объяснил, что нужно играть точно такую мелодию, что и стоящий рядом товарищ. Толстый армянин, склонив курчавую голову, внимательно послушал и заиграл. Да как! Его пальцы как молния бегали по серебряным клапанам кларнета, создавая затейливый мелодический орнамент.