При переписывании лиц, содержащихся в камере временно задержанных, дежурный по комендатуре майор Блинов случайно обратил внимание на то, что один из задержанных находится в камере, судя по записям, уже четвертые сутки. Поскольку пребывание в камере, как следовало из ее названия, предполагалось временным, еды задержанным солдатам не полагалось. Кроме этого, в камере вообще не было нар, а по одной из стен текла вода из расположенного за стеной туалета. Течь, похоже, специально никто не чинил. Странный арестант был одет в грязную солдатскую форму и на задаваемые ему вопросы не отвечал. Ни одна из частей борзинского гарнизона с момента задержания не востребовала солдата, попытки очередного дежурного определить принадлежность задержанного тоже не приносили успеха. Майор Блинов, который только недавно заменился из Германии, заступил в наряд по немецким правилам — в парадной форме, белоснежной рубашке с черным галстуком и в отутюженном кителе цвета морской волны. Он удивленно задавал грязному солдатику один и тот же вопрос:
— Ты что же, ничего не ел все это время?
Солдат смотрел исподлобья на щеголеватого майора дикими глазами и ничего не отвечал. В разговор вмешался прапорщик Шубин:
— Отвечай, когда к тебе обращается старший офицер, козел!
— За козла ответишь, — вдруг заговорил временно задержанный.
— Что-о?! — протянул Шубин и замахнулся на него кулаком.
Солдатик инстинктивно пригнулся и боднул при этом грязной головой в живот стоявшего рядом майора Блинова. Блинов, выставив вперед ладони, в ужасе отпрыгнул от солдатика, и в этот момент в помещение вошел подполковник Рымарь.
Увидев странного арестанта, Рымарь сильно расстроился. Он узнал задержанного. Это был Мандрик. Время от времени очередной патруль отлавливал Мандрика в окрестностях Борзи, доставлял в комендатуру и помещал в камеру временно задержанных.
— А, это ты…, — сказал подполковник Рымарь упавшим голосом. — Ну, привет…
— Привет, — хрипло отозвался Мандрик.
— А ты чего не по уставу отвечаешь?
— А ты чего не по уставу обращаешься?
— Я старше тебя. И по возрасту и по званию, — как-то неуверенно сказал Рымарь.
— Все равно, Рымарь, — нарушаешь устав. А это плохо, — укоризненно покачал головой Мандрик. — Ты же умный человек, должен в уставах разбираться.
Рымарь даже не знал, это фамилия — Мандрик — или кличка. Камера была-то для временно задержанных, а Мандрика никогда никто не забирал. Этот грязный малыш легко переносил отсутствие еды и комфорта, а на задаваемые вопросы не отвечал. Призывая на помощь весь свой долгий опыт службы в комендатуре, подполковник Рымарь просто не знал, что ему делать с Мандриком. Проще всего — это не сажать его в камеру, но время от времени какой-нибудь патруль опять доставлял Мандрика, и приходилось оформлять его согласно уставу гарнизонной службы. Честно говоря, при виде Мандрика у Рымаря начинала болеть голова. Можно было отдать Мандрика на гауптвахту, но опытный начальник гауптвахты старший лейтенант Целко тоже хорошо знал Мандрика и категорически отказывался его принимать. Держать же Мандрика в камере больше нескольких суток Рымарь боялся, вдруг помрет. Вот и сегодня запись о задержании Мандрика в журнале была, а запись об освобождении не могла быть занесена. В какую часть, кто забрал, чья подпись? Можно отдать Мандрика на психиатрическую экспертизу в гарнизонный госпиталь, но оттуда его вернут туда, где взяли, — опять к Рымарю. Полковник взял журнал регистрации и, старательно изменяя почерк, сделал запись в журнале. Потом поднялся и сказал Мандрику: