— Он здесь! — заорал человек кому-то наверх. — Господин, он здесь!
Можно было спихнуть чужака в пропасть — он стоял на самой кромке, а потом обрубить канат, и никто бы больше в пещеру не попал. Но это значило бы нарушить Канон. Поэтому Тацумаса не тронулся с места, а лишь взял жену за руку.
По веревке спустился еще один незнакомец — с такой же разбойничьей рожей, как первый, но богаче одетый, при двух мечах. И лишь третьим явился Сарухэй Тадаки, он же «ночной сёгун» и Кровавая Макака.
— Прости, это моя вина, — сказал Тацумаса жене. — Я должен был понимать: женщина, продающая любовь за деньги, продаст что угодно.
— Быть может, госпожа Орин просто не выдержала боли, — ответила О-Судзу. — Но это теперь неважно. Важно, что я жила с вами долго и счастливо.
Они поклонились друг другу и умолкли, потому что Сарухэй разразился громовым хохотом.
Разглядывая своего ликующего врага, мастер думал, что за годы, миновавшие после их встречи, господин Тадаки постарел. Жизнь, которую он ведет, подрывает здоровье и разрушает душу. А вот мартышка Хання, выглядывавшая из-за плеча акунина, нисколько не изменилась. Она была в алом наряде и почему-то в шапочке с рогами.
— Где «Золотой Коку»? — спросил Сарухэй, отсмеявшись. Ответа он не дождался и велел остальным: — Искать!
Во все стороны полетели миски и чашки, соломенные маты, ширмы. От грохота проснулся в углу младенец, недовольно заверещал.
О сыне Тацумаса сейчас старался не думать. Он пытался сочинить предсмертное стихотворение, а детский крик мешал сосредоточиться.
О-Судзу сомкнула веки, ее губы шевелились. Наверное, читала сутру.
— Нигде нет! — сообщили разбойники.
Тогда главарь сел перед мастером на корточки, схватил пятерней за косичку.
— Где мой «Золотой Коку»? Куда ты его спрятал? Зарыл тут где-нибудь?
— Вам наверняка рассказали, что всю поклажу я доставил сюда сам. Разве я поднял бы целый коку? — спокойно молвил Тацумаса.
— Так где же золото?
Можно было, конечно, сказать, что оно утоплено в заливе, но Сарухэй не поверил бы, да и не хотелось омрачать последние минуты ложью.
— Оно к вам не вернется. Шайке «Обезьянья рука» конец, — с тихой улыбкой сказал мастер.
Налитые кровью глаза Сарухэя сузились.
— Связать. Расшевелить угли, чтоб жарче горели, — отрывисто скомандовал атаман.
Мастеру скрутили руки за спиной, стянули веревкой щиколотки. Полупогасший очаг, перед которым он сидел, заалел, заплевался искрами.
— Думаешь, я буду жечь огнем тебя? — усмехнулся Сарухэй. — Нет. Я знаю, болью от тебя ничего не добьешься. Но говорят, ты очень любишь жену... Держите ее крепче!