Лэнгли ждал. Больше всего это напоминало телефонный разговор – вот только телефона у Гарлика не имелось.
– Да че ты несешь-то, ну головой подумай, как я такое сделаю?! – воскликнул вдруг Гарлик. После этого еще долго молчал. Потом снова: – Без бабла такое не сварганишь… Да нет же, нет, говорю тебе, не вздумай меня в такой блудняк втягивать! Ты че, совсем? Меня ж посадят!
– С кем ты говоришь? – поинтересовался Лэнгли.
– Понятия не имею, – бросил Гарлик. – Заглохни!
Смотрел он доктору в лицо, но как будто не видел. Однако несколько секунд спустя взгляд его прояснился.
– Мне бабки нужны, – сказал Гарлик.
– Попрошайкам не подаю. Убирайся.
Явно против своей воли Гарлик повторил свое требование и придвинулся к столу. При этом заметил нечто такое, чего не видел раньше: доктор Лэнгли сидел в инвалидной коляске.
А это – для Гарлика – было уже совсем другое дело!
Генри был высоким для своих пяти лет. Выглядел высоким, и когда стоял, и когда сидел – и лицо у него было на удивление взрослое, даже старообразное. Тем страннее и смешнее было то, что в детском саду он все время ревел.
Плакал Генри не жалобно, не гневно, не истерично – почти беззвучно, тихо всхлипывая и медленно, с паузами, шмыгая носом. Он делал все, что ему говорили («ну-ка, дети, встаньте в ряд… сдвиньте стульчики в круг, пора послушать сказку… а теперь собираем картинку-загадку… а теперь заканчиваем рисовать…»), но не разговаривал, не играл, не пел, не танцевал, не смеялся. Только сидел, прямой как палка и шмыгал носом.
Детский сад был для Генри тяжелым испытанием. Да и вся жизнь не сахар.
– Жизнь – это не сахар, – говаривал его отец, – и слабакам в ней не место!
Мать Генри с ним не соглашалась, но никогда не осмеливалась в этом признаться. Вместо этого лгала всем: мужу, воспитательнице Генри, детсадовскому психологу, директору и самому Генри. Мужу говорила, что утром идет в магазин, а на самом деле приходила в детский сад, садилась в уголок и оттуда смотрела, как плачет Генри. Через две недели психолог и директор, зажав ее в углу, объяснили: реальность дома предполагает, что мама дома, реальность детского сада – что мамы здесь нет, так что Генри не сможет свыкнуться с реальностью детского сада, пока мама здесь. Мать Генри немедленно с ними согласилась – она соглашалась со всеми, у кого имелось четкое мнение – вернулась в игровую, сообщила пораженному Генри, что подождет его за дверью, и вышла. То, что Генри увидит из окна, как она садится в машину и уезжает прочь, не пришло ей в голову. Но на случай, если после этого у Генри еще осталось мужество, мать нанесла ему новый удар: обогнула квартал, поставила машину где-то по соседству, прокралась мимо знака «По газонам не ходить» и остаток утра провела, прильнув к окну. Генри сразу ее заметил, а вот воспитательница и директор еще несколько недель оставались в неведении. Так что Генри по-прежнему сидел на одном месте и размеренно шмыгал носом. Что в детском саду такого страшного, что мама идет на такие крайности, чтобы его защитить, он не знал, но что-то, очевидно, было – и наводило на него невыразимый ужас.