Ведь всегда есть место для гордости, для самостоятельных изменений: отлично, я сделаю, как ты хочешь, но сделаю по-своему. И дерево всегда готово все ясно и логично объяснить, часто (с улыбкой) давая человеку понять, что он мог бы эти изменения обойти, если бы лучше дерево понимал.
Это самая медленная скульптура в мире, и временами возникают сомнения, дереву ли придается форма или человеку…
Так он стоял минут десять, наблюдая, как солнечные лучи золотят верхушку кроны, потом подошел к резному деревянному сундуку и вытащил приличный кусок старой парусины. Отворив окно в атриуме, он укрыл тканью часть корней и земли, другую же предоставил ветру и влаге. Нужно время: месяц или два. Потом, возможно, нужный отросток уловит намек, и неравномерное поступление влаги через слой камбия убедит его продолжить свой путь не вверх, а в сторону. Может, и нет. Тогда потребуются более жесткие меры, придется связывать, обматывать проволокой. Возможно, дерево все-таки захочет расти вверх и будет вести себя столь убедительно, что склонит человека к полноценному и оправдывающему себя диалогу.
– Доброе утро.
– Ох ты ж, черт возьми! – гаркнул он. – Я из-за вас язык прикусил. Думал, вы ушли.
– Ушла. – Она присела в тенек, спиной к стене, лицом к атриуму. – Но задержалась, хотела немного побыть с этим деревом.
– И что?
– Я много думала.
– О чем?
– О вас.
– И сейчас?
– Послушайте, – твердо сказала она. – Я не пойду ничего проверять по врачам. Не хотела уходить, не объяснив этого вам, не убедившись, что вы поверили.
– Давайте зайдем внутрь и поищем какой-нибудь еды.
Она глупо захихикала.
– Не получится. Ноги затекли.
Он, не раздумывая, подхватил ее на руки и понес.
– Вы мне верите? – спросила она, обвив руками плечи, глядя ему в лицо.
Он молча дошел до деревянного сундука, остановился и посмотрел ей в глаза.
– Верю. Не знаю, почему вы приняли такое решение, но очень хочу вам верить.
Он посадил ее на ящик и сделал шаг назад.
– Акт веры, вы сами говорили, – она была очень серьезна. – Нужно испытать его хоть раз в жизни, чтобы больше не повторять таких ужасных слов.
Она с опаской переминалась с ноги на ногу на плиточном полу.
– Ой! Все онемело, теперь покалывает, – ее лицо исказила болезненная гримаса.
– Похоже, вы долго думали.
– Долго. Хотите подробности?
– Естественно.
– Вы сердиты, напуганы.
Ему, похоже, стало приятно.
– Ну, так откройте мне глаза!
– Нет, – тихо произнесла она. – Лучше вы. Я серьезно. Почему вы такой сердитый?
– Неправда.
– Почему вы такой сердитый?
– Говорю вам, я не сердитый. Хотя, – добродушно добавил он, – вы меня и доводите.