Эмоции в таких случаях всегда важнее правды, поэтому факты постепенно искажались до полной неузнаваемости. Скоро в круг протолкался еще один крепкий малый, тоже с блокнотом, в котором на ходу переправлял «красивую» брюнетку на «привлекательную», потому что женщина, фигурирующая в качестве жертвы в вечернем выпуске новостей, просто обязана быть привлекательной.
Медная бляха и багровое лицо склонились ниже.
– Ты как, сестренка? Сильно пострадала?
И по толпе эхом пронеслось: сильно пострадала, очень сильно пострадала, избита до потери сознания, жестоко искалечена…
Появился еще кто-то, в бежевом габардиновом пальто, с раздвоенным подбородком, решительный и целеустремленный.
– Гм, летающая тарелка? О’кей, сержант, принимаю командование на себя.
– А кто ты, черт возьми, такой, чтобы здесь командовать?
Мелькнул раскрытый кожаный футляр со значком, и кто-то из толпы, уткнувшись носом в габардиновое пальто, благоговейно выдохнул:
– ФБР!
Новость мигом разнеслась по толпе. Полицейский закивал как-то всем телом.
– Вызовите помощь и освободите место происшествия, – распорядилось пальто.
– Слушаюсь, сэр!
– ФБР, ФБР, – толпа заволновалась, и над лежащей девушкой вновь появился кусочек неба.
Она села с торжествующей улыбкой на лице и произнесла нараспев:
– Летающее блюдце со мной разговаривало!
– Тихо! – рявкнул габардиновый. – Еще успеешь наговориться.
– Да уж, сестренка… – поддакнул полисмен. – Кто знает, сколько в этой толпе чертовых коммунистов.
– Ты тоже помолчи!
Кто-то в толпе уже рассказывал, что на девчонку напали коммунисты, другие же, напротив, утверждали, что она сама коммунистка, за что и пострадала. Она хотела подняться, но чьи-то заботливые руки уложили ее обратно. К этому времени на место происшествия прибыло уже не меньше трех десятков полицейских.
– Я могу идти сама, – сказала она.
– Не волнуйтесь, вам нельзя двигаться, – ответили ей.
Уложили на носилки и накрыли большим одеялом.
– Я могу идти сама, – повторяла она, когда ее несли через толпу.
Какая-то женщина побледнела и со стоном отвернулась.
– Боже, какой кошмар!
Коротышка с круглыми глазами таращился и облизывал губы.
Носилки втолкнули в «Скорую». Габардиновый был уже там.
– Как это случилось, мисс? – спросил человек в белом халате с очень чистыми руками.
– Никаких вопросов, – перебил агент, – дело государственной важности.
– Мне надо на работу, – сказала она в больнице.
– Снимите одежду, – ответили ей.
У нее впервые в жизни появилась собственная комната, только за дверью дежурил полицейский. К ней приходило множество посетителей: гражданские, подчеркнуто любезные с военными, и военные, еще более любезные с некоторыми гражданскими. Она не понимала, кто все эти люди и что им нужно. Каждый божий день ей задавали пять миллионов вопросов, причем спрашивающие, очевидно, не общались между собой, потому что вопросы были одни и те же: «Ваше имя?», «Сколько вам лет?», «В каком году вы родились?», «Как вас зовут?». Но попадались и совсем уж странные. «Ваш дядя был женат на уроженке Центральной Европы. Из какой страны?», «В каких клубах и братствах вы состоите?», «А кстати, кто стоит за бандой Порченого с Шестьдесят третьей улицы?» и наконец: «Что вы имели в виду, когда заявили, что разговаривали с летающим блюдцем?».