— Вы же спец в этой области, значит, тоже вольно или невольно принимаете в этом участие, — с неодобрением произнес Вадим.
— Жрец, — добавила Марина, но с каким-то уважительным оттенком в голосе.
— Нет, я просто опытный исследователь и аналитик в этом вопросе, — не согласился Толбуев. — Скажу так. В жизни языки не смешиваются. Праязык уходит все более в подсознание всех народов, а связи его с надстройками, собственно «языками народов», становятся все более жесткими или вовсе рвутся — это и есть чаромутие по Лукашевичу. Все люди по-прежнему говорят на одном и том же языке, в разной степени испорченном по сравнению с первоначальным состоянием. И в разной степени и в разные стороны от первоначального состояния развитом. Языки также и не соединяются, всегда один язык поглощает другой. Сегодня, это мое мнение, вопрос стоит так. Либо живой язык воспрянет и включит в себя искусственные. Либо искусственные языки зажмут и заморозят его до смерти, а вместе с тем погибнет и человечество.
— Вот это уже понятней, — сказала Марина.
— Ярким примером здесь, как это не покажется странным, является математика. Ведь математика — это просто некий язык. Говорящий на нём, использующий язык математики как надстройку в своем мышлении, всегда будет упираться в исходные положения этой науки. Одно из главнейших в ней — это возможность тождества левой части уравнения правой. Это положение присутствует в математике в виде знака равенства, и, выходя за рамки отдельных граней частных задач, проникая в мировоззрение человека, скрывает от него особость, в том числе собственную, как глубочайшее свойство человека. Торжествует, не допуская уточнений и тем других трактовок, герметический принцип — что вверху, подобно тому, что внизу — все различия становятся условны, диалектичны, а сам мир — сферически замкнутым, однородным, самоподобным и самоотражённым. И это — главная тайна и высшее понимание не только математиков, но и жрецов всех времён и народов… Искусственный язык никогда не сможет ответить на все вопросы, который ставит язык человеческий. Который изначально ставил перед человечеством Праязык, — подытожил хозяин квартиры.
— Надо потихоньку собираться, — сказал Гаршин.
— Еще чуть-чуть, — отозвался Велемир Радомирович. — Вопрос слишком важный. Арабский язык — один из важнейших для приближения к Праязыку. Почему? По выводам Лукашевича «арабская говорка», как он сам её называл, на шестую часть или даже больше состоит из древнейших славянских слов. Это даже не чаромутный язык, а язык «ублюдочный», смешанный из языков многих народов. И здесь нет противоречия с утверждением о «несмешении», потому что «смешанность» касается словарного состава. У нас, в русском языке, ведь тоже есть и латынь, и греческий, и немеччина, и французчина, а верх в сознании берет все же разум того или иного языка. То есть вопрос должен стоять о «сознательном» языке, об устройстве языка народа, соответствующей языковой картине мира. О глубине погружения в подсознание Праязыка, о качестве его связей с сознательным языком.