.
Поскольку о братьях из Эль-Курны шла молва как о честных людях, судья признал их невиновными. Приехавшие односельчане убедили пашу не верить наговорам случайного иностранца, чья отвратительная ложь могла бы повредить всей деревне. Хорошо зная соотечественников, Дауд-паша понимал, что обвинение, выдвинутое «месье Мусташем», никогда не будет признано по доброй воле; поэтому он учинил допрос с пристрастием: Мухаммеда, Ахмеда и Солимана швырнули наземь, били и руками, и ногами. Судья приказал надеть на бритые головы обвиняемых раскаленные горшки, а к затылкам прижать горячие крышки. Но упрямые братья, вопя от боли, отрицали свою вину.
С помощью пыток вырвать у братьев признания не удалось, и паша вынужден был по долгу службы освободить их за недостаточностью улик.
«Месье Мусташ» считал свои утверждения доказуемыми и настоятельно просил судью убедиться в верности его сообщения с помощью обычного обыска. Но паша отказался сделать эго и лишь усмехнулся: «Погодите!»
Ассистент Масперо сообщил своему начальству в Каире об успехе, который теперь был поставлен под сомнение. За первой телеграммой последовала вторая, в которой он более подробно излагал суть дела и просил прислать кого-нибудь из сотрудников для дальнейшего расследования, поскольку сам был нездоров. Эта телеграмма пришла в Каир в то время, когда Гастона Масперо там не оказалось.
Четыре недели спустя после суда, в конце мая, Мухаммед Абд эр-Расул признался во всем паше. Между братьями возник раздор. Перенесенные муки вызвали у Ахмеда тяжелый телесный недуг, поэтому он требовал у братьев в качестве возмещения большую часть припасенного добра. Мухаммед и Солиман, получившие такую же порцию розог, сочли такое требование несправедливым. Ахмед вверг разбойничью династию в состояние разброда, о чем скоро узнали в деревне; слухи о том доползли даже до Луксора. Ловкий Мухаммед намеревался собственным признанием предупредить неизбежный донос. Паша обещал ему полную безнаказанность и сдержал слово; он предвидел такое развитие событий и сообщил обо всем лежавшему больным в своем отеле в Луксоре «месье Мусташу». Тот, несмотря на сильную лихорадку, пережил настоящий триумф, который вскоре, однако, был вновь омрачен.
Геттингенский археолог Генрих Бругш пользовался в Египте большим почетом: хедив произвел его в беи, а позже — в паши. В то время, когда он жил в Каире, по его стопам шел брат Эмиль, занимавшийся консервацией и фотографированием древностей. Бругш-младший — как его называли — был странным человеком. Его презирал Масперо; но в отсутствие последнего Эмиль Бругш как самый старший сотрудник музея имел право принимать определенные решения. Получив вторую телеграмму из Луксора, он сам отправился в путь и в конце июня встретился с молодым коллегой, перенесшим за последние недели тяжелую нервную горячку.