Стоявшая рядом девушка что-то прошептала Анне, но та ее проигнорировала и направилась к Каидану в своих джинсовых шортах и облегающей лавандовой футболке. Каидан наблюдал за ней с серьезным выражением на лице. Я сидела, выпрямившись, на краю стула.
— Это она? — спросила Анна. Она говорила тихо, а я бессовестно подслушивала.
— Да, — ответил Каидан.
— Мог бы, между прочим, меня предупредить, что она придет.
— Я только сегодня узнал. А ты все равно обычно не ходишь на репетиции.
— Ну, так… что? Ты теперь, типа, внезапно с ней? А только что был со мной?
— Я никогда не был с тобой, Анна. Я же всё объяснил, и мне казалось, что ты поняла. А сейчас не лучшее время для разговоров.
— Чудесно, — возмущенно сказала она. — Просто чудесно.
Каидан провел рукой по волосам, вид у него был огорченный.
Тут Майкл взял свой микрофон и сказал в него:
— Ой-ой, Анна. Мы тут пытаемся репетировать.
Анна стрельнула в него не на шутку свирепым взглядом, повернулась и быстро вышла из зала, вытирая на ходу глаза и не оглядываясь.
Вот, значит, каково быть с Каиданом. Пусть даже он — я в это верила — вел себя с Анной совершенно честно, сама она, если и делала вид, что принимает такие условия, в душе явно не оставляла надежду быть с ним. Я жалела ее — еще одну жертву наших жутких обстоятельств, — но всё же была рада, что она ушла.
Напряжение после этого ощутимо уменьшилось, хотя несколько человек продолжали шептаться, когда группа перешла к следующей песне. Сложно вновь погрузиться в музыку после такой драмы, и когда репетиция закончилась, я почувствовала облегчение.
Как только музыканты упаковали аппаратуру, Кай направился прямо ко мне. На нас с разных сторон уставились несколько пар глаз, но я их игнорировала.
— Я не знал, что она появится, — шепнул Каидан с виноватым видом.
— Давай просто поедем обратно к тебе и не станем об этом думать. Пожалуйста.
Он взял меня за руку и не выпускал всю дорогу до выхода. Но оказавшись снаружи, мы инстинктивно разжали руки и стали вглядываться в черное небо, опасаясь кое-чего похуже, чем разъяренные бывшие подруги.
Вернувшись в его квартиру, мы об этом не разговаривали. На самом деле мы вообще ни о чем не разговаривали. Как только за нами закрылась дверь, он обеими руками обнял мое лицо и принялся целовать, как будто доказывая, что у него никого нет, кроме меня, — как будто чем крепче мы целуем и обнимаем друг друга, тем сильнее стирается в нас память о тех, с кем мы целовались порознь. Мы были ненасытнее, чем когда-либо в прошлом, и по дороге в его комнату задевали стены и натыкались на мебель.