— Иди сюда, — прошептал он и потянулся ко мне. Я придвинулась ближе, потом еще ближе, и в итоге наши головы оказались на одной подушке, а тела — на минимальном расстоянии, позволяющем не соприкасаться. Мы лежали лицом друг к другу, дыша одним воздухом. Когда мои глаза адаптировались, я нашла в темноте его лицо, а он точно так же нашел мое.
— Тебе уже восемнадцать, — прошептал Кай.
— Ага, — прошептала я в ответ. — Йе!
Он фыркнул и почесал мокрую голову.
— Помнишь, как ты прошлым летом пришла в тот музыкальный магазин в Атланте? Ты тогда сказала, что одно лишь мое слово…?
— …и я твоя. — Я старалась не ерзать от волнения. — Да, помню.
— Я… — Кай сглотнул, а я положила руку ему на грудь и почувствовала, как часто бьется сердце. — Я хочу… блин, это звучит по-идиотски. Что ты со мной сделала? — Он прокашлялся и начал снова, с горячей страстью в потемневших глазах. — Дело в том, что я ни с кем не могу тебя делить. Мне надо, чтобы ты была моей. Только моей. Когда я думаю о том, что кто-то другой дотрагивается до тебя…
Он остановился и издал тихий звук, от которого меня бросило в дрожь.
— Так ты говоришь слово? — выпалила я.
Он закрыл глаза и негромко засмеялся. И мое сердце воспарило.
— Хочешь быть моим мальчиком?
Он поморщился.
— Ох. Кошмарное слово.
Я обвила его руками и не смогла удержаться от улыбки. Мне хотелось прыгать на его кровати и громко петь. Это и правда глупые обозначения — мой мальчик, моя девочка, — но в этом присвоении права друг на друга заключена огромная сила.
— Итак, — сказал он.
— Итак, — повторила я, все еще улыбаясь.
— Давай ясно все проговорим. Это значит, никого другого не ласкать.
— А также, — добавила я, — ни с кем другим не ложиться.
Мы оба напряглись. У него задвигалась челюсть, затем он кивнул:
— Да, и это тоже.
— За исключением тех случаев, Каидан, — я отодвинулась ровно настолько, насколько требовалось, чтобы целиком видеть его лицо, — когда нас вынуждают работать.
— Я больше не работаю. — Его голос звучал так решительно, что я испугалась. Кай не в том положении, чтобы открыто отвергать отца или навлекать на себя подозрения шептунов. Ему ведь тогда не спастись.
— Я не стану считать это изменой, — мягко сказала я. Он открыл рот, чтобы возразить, и я торопливо продолжила: — Знаю, тебе отвратительна такая работа, мне тоже. Я горда, что ты был сильным, но если случится так, что это будет необходимо, то я пойму.
Кай отвел взгляд.
— Можно подумать, тебя не беспокоит мысль, что я работаю. — Скрытая боль, прозвучавшая в этих словах, пронзила меня, как острый нож, и я взяла его за руку. Мне требовалось, чтобы он понял. Я нервно сглотнула.