Мне вдруг стало больно за Джинджер.
— Вы давно знакомы с Блейком? — Мишель села возле меня, вытянув одну ногу и согнув другую. Ее золотистые ноги рядом с моими сияли в лучах солнца особенно ярко. Она отвинтила крышечку от бутылки с крепким сидром и бросила на траву.
— Да, уже порядочно, — намеренно расплывчато ответила я. — А сколько уже времени вы с ним вместе?
— Год, — ответила она, и мы обе стали наблюдать за гонками, готовясь соревноваться в хитрости. — Уже год, а вы об этом не знали. Очень интересно, учитывая, что вы его хорошая приятельница и все такое.
Я напряглась от такого пассивно-агрессивного замечания и кинула на нее взгляд, но она смотрела на трассу. Сквозь ее большие солнцезащитные очки виднелись светлые глаза, обрамленные неестественно длинными ресницами. Ее лицо было идеальной овальной формы, а губы очаровательно пухлыми, и мне показалось, что она их частенько надувает.
— Мы дружим семьями, — объяснила я, — и не виделись больше года. Поэтому я и выпала из всего.
— Сколько вам лет?
— Восемнадцать.
— А выглядите моложе. — Она сделала глоток из темной бутылки. — А у вас есть молодой человек?
Я чуть было не ответила привычным «нет», и тут на моем лице сама собой расплылась улыбка.
— Да.
Это совершенно успокоило Мишель. Она откинулась назад на локтях и отхлебнула еще сидра.
— Хотите?
Солнце жарило немилосердно, и мысль о холодном напитке была крайне заманчивой. Видя мои колебания, девушка добавила:
— Тут никто не придирается, все в порядке.
Я тяжело сглотнула.
— Нет, спасибо. Я за рулем.
Мишель пожала плечами. Мы продолжили смотреть соревнования и хлопали мотоциклистам, выполнявшим немыслимые трюки. Когда что-то кому-то не удавалось, зрители свистели и шикали. Блейк не упал ни разу. Он был абсолютно бесстрашен, и публика его боготворила.
После церемонии награждения Блейк подошел к нам, нагруженный трофеями, и его тут же окружили болельщики. Пока он принимал поздравления, я тихонько переместилась обратно под свое дерево. Мишель осталась рядом с Блейком. Она лучезарно улыбалась ему и болельщикам, при этом фиолетовый цвет в ее ауре сделался таким темным и густым, что перекрыл розовый. Видя его, я не могла не вспомнить повелителя гордыни Рахава, самого отвратительного из прислужников ада. При воспоминании о том, как он изощренно издевался над бедной Герлиндой, а в конце концов убил ее, у меня прошел мороз по коже, и я задрожала, несмотря на полуденный зной.
Когда толпа начала расходиться, я присоединилась к Блейку и Мишель — Блейк как раз объяснял ей, что должен на несколько дней оставить ее и заняться «семейными делами».