То самое дело, которое его предшественникам представлялось безнадежным ввиду полного отсутствия улик, Макасееву показалось простым и даже простеньким: улыбаясь и мурлыча в предвкушении триумфа, он на спор на чистом листе бумаги стал выявлять ранее скрытые от глаз, не от здравого смысла, всевозможные доказательства и для убедительности, хотя скорее по устоявшейся привычке, иллюстрировать ход своих рассуждений примитивными «детскими» рисунками.
— Итак, — говорил он, — убитый вышел из дачи, не так ли? Чьей дачи? — он изобразил домик, — во всяком случае — не ЕГО! Ведь не будем забывать, что соседи, — Макасеев наставил тьму восклицательных знаков вокруг одного лежащего, вопросительного, — убитого не опознали… Значит не знали, он там на даче временно, совсем короткое время, и не исключено, что даже не временно, а случайно…
Макасеев перечеркнул дачи, соседей, даже вопросительный знак. Затем провел стрелку в верхний угол листа.
— Пошли дальше, ищем, — продолжал он, — если не на даче, то где-то он живет? Работает, не так ли? — и после паузы, — нет, не так! Ибо тогда кто-нибудь встревожился бы пропажей человека, мужа, отца, сослуживца, пусть не сразу, однако… однако никто!
Теперь он быстро набрасывал в нижнем углу странный портрет, заведомо небрежный, состоящий из торчащих в разные стороны перьев. Коллеги молчали — молчал и Макасеев.
— Правильно! — наконец подтвердил он нечто, никем не высказанное. — Он вольный художник, неудачник, возможно, алкоголик… У него нет места работы, его бросила жена и не одна, от него не ждут алиментов — он мертв для окружающих еще при жизни, но всякий раз спасают его, кормят, дают кров очередные истерички, которым льстит причастность к творцу и которых он вербует послужить высокому, а потому нищему искусству…
— Ни-че-го! — пробормотал один из старожилов Кузнецкого. Макасеев, не обращая внимания на зависть и восхищение, рисовал меж тем женский скелетик с растрепанными волосами — не истеричек, а лишь одну…
— Так, — сказал он, — вот она, наша красавица… Мы не знаем, юна ли она или переживает климакс, владеет дачей или снимает, а может, она чья-то дочь, племянница, обладательница вторых ключей, но именно она дает ему недолгий приют на даче… Они пьют, он сетует на свою жизнь, обещает покончить с собой, молит убить его, ведет на пляж, в загаженную кабинку…
— Перебор, — как бы про себя заметил самый скептичный из слушателей.
— Отчего ж, Малютин своих учениц возил рубить головы петухам и пить кровь, — нашелся Макасеев, — и пили, гении нынешние…
— Все может быть, — возразил тот, — но это уже домысел… И часы откуда, и шнурки зачем развязаны — вот факты, с ними-то как быть?