Еще с вечера, по-декабрьски раннего, промозглого, ломило в затылке, зябли пальцы… не спасали ни шерстяные носки, ни стрелявший крупными искрами камин, относительно которого и было больше всего разговоров с хозяйкой при найме дачи; от греха подальше плеснули на поленья чаем из стакана, забыв извлечь ложечку… полезли спасать, куда там — сырой, тяжелый дым уже заполнял все пространство, не желая подниматься к поспешно распахнутой форточке; решили, благо одеты, пройтись, однако дождь, стекавший по стеклам мурашками озноба, на тропинке смерзался в ледяную крупу — дошли до калитки, потоптались, поглядели по сторонам: кругом тьма, пустыня, лишь горит одиноко слабый свет в угловой даче да что-то скрежещет и стонет вверху… вернулись, придумывая неотвратимо срочные дела, требующие немедленного возвращения в город, рассорились; пес тихо, не клацая когтями, ушел наверх, где уронил себя на диван, сработанный в Германии в прошлом веке и вывезенный из Дрездена, из подвала, на дачу в Серебряный Бор покойным хозяином ее, полковником, приглядывавшим за маршалом; было так не по себе, так страшно, что на ночь и свет оставили, и легли на первом этаже, чтобы успеть выскочить, если запылает…
Казалось, некая, пока еще бесформенная беда мечется под кожей бытия, тычась и наобум сама не зная, вырвется ли болезнью, смертью, пожаром, дурной ли вестью… Или не вырвется, пройдет мимо, прольется в другом месте, на другие головы…
И впрямь, утром ничто не напоминало о минувшем: за окном светило солнце, в доме не пахло дымом, отыскалась ложечка, ничуть не оплавившаяся, пес скулил у дверей, глубокий свежий снег лежал на дорожке, на планке калитки, на шоссе, на пляже номер три, где свихнувшиеся от счастья собаки носились, визжали, зарывались мордами в мягкий снег, грызлись и вдруг внезапно, вслед за «себе на уме» фоксом, затрусили в сторону кабинки для переодевания…
Через час приехала машина.
В пляжной кабинке, еще с осени превращенной пьяницами и бездомными влюбленными в туалет, прибывшие обнаружили труп человека в велюровой невосстановимо измятой шляпе, когда-то светлом пальто, покрытом бурыми натеками, похожими на сбежавший кофе, в старых ботинках с развязанными шнурками.
Изо рта покойного косо свешивался как бы отдельно существующий сизый язык, а на шее зияла рана…
Никто из немногочисленных обитателей зимних дач не опознал убитого, документов при нем не было.
Позднее, определив, что смерть наступила примерно в шесть часов утра, эксперты отметили также отсутствие следов борьбы, что свидетельствовало о внезапности ножевого удара. Оперативные мероприятия результатов не дали, заявлений о пропаже человека ни от кого не поступило, следствие сразу зашло в тупик, потому что не могло признать простой, общечеловеческой разгадки: среди нас ночью была Смерть, самого неподготовленного к встрече с ней унесла, ей и знать — кого…
